Таежный тупик. История семьи староверов Лыковых - Василий Михайлович Песков
Звуковой сигнал из кабины: подлетаем к точке посадки! Вертолет делает круг над уступами берега маленькой речки, впадающей в Абакан, и мы видим сверху раздрызганное хозяйство Агафьи – жилая постройка, сарайчик, курятник, загон для коз, новый, еще не законченный сруб, круто сбегающий вниз с горы огород с березовыми пеньками меж грядок. Лоскут земли среди снега выглядит теплым оазисом – в течение всего дня склон освещается солнцем. Лыковы опытным глазом это заметили, выбирая место для жизни.
Садимся. Радостный лай собаки. Подозрительный взгляд козла. Слегка растерянная Агафья возле порога – незнакомые люди! Но с ними – «свои», и хозяйка «поместья» радостно улыбается. Все же проходит минут пять, пока она как бы приходит в себя – неизвестно для чего зажигает в печке лучину, гремит чугунками. И наконец она берет инициативу в руки: знаем ли мы, что идет Пасхальная неделя?
Почти торжественно Агафья достает с полки кастрюльку с крашенными луковой шелухой яйцами. К празднику куры подарили ей ровно дюжину. «После поста разговелась яичком и молоком с хлебом». Далее мы слышим рассказ, каким было тут утро Воскресения Христова. Всю ночь Агафья молилась. А когда пришел час, громко в избе пред иконой, а потом отворив дверь, объявила: «Христос воскрес!!!» Ответить: «Воистину воскрес!» – тут было некому. Только заблеял козленок да залаяли озабоченные собаки. Знаем ли мы о Священном Писании? На всякий случай, чтобы ясно было, что такое есть праздник Пасхи, Агафья читает нам «краткий курс» жития Христова от рождения до смерти и воскресения. Рассказ сопровождается чтением особенно важных страниц из толстой книги, закапанной воском. Ободренная вниманием слушателей, Агафья переходит на пение: «Христос воскресе из мертвых…» Поет с искренне переживаемой радостью и довольно неплохо. Но замечает: «В молодости голос-то был и тверже, и чище». Рассказывает, как христосовались и пели, когда жили семьей.
С хорошо знакомой мне неизбежностью разговор затем переходит на Никона, «смутившего христиан дьявольской щепотью», то есть молением не двумя перстами, «как полагается», а тремя. Агафья, выстроив нужным образом потрескавшиеся от трудов пальцы, показывает «двуеперстие» и погибельную для каждого христианина «щепоть».
С ответами на вопросы в этой маленькой лекции разговор постепенно переходит к делам житейским. Каково жить одной-то?
«Да уж как Господь вразумил…» – осторожно отвечает Агафья, подозревая, что опять ее будут уговаривать переселиться к родне. Но скрыть не может: житье одной трудное. Главное – нездоровье. Плохо слушаются руки – «даже карандаш трудно держать». И надсада. Уточнение, что такое «надсада», о которой Лыковы всегда говорили, ясного представления о болезни не дает и является, видимо, следствием чрезмерно натужной работы, тяжелого подъема. «Все болит. И куда-то пропадает пупок». Простодушно Агафья показывает, как пупок уходит куда-то под грудь и исчезает. Была и простуда с температурой. Радиобуй, установленный тут на случай просьбы о скорой помощи, на поверку оказался для Агафьи ловушкой. В прошлом году врачи, прилетевшие по сигналу, на вопрос, что случилось, получили ответ: «Надсада. Спина болит, не могу напилить дров». Врачи переглянулись, зная, сколько стоит сюда санитарный полет. А в этот раз на включенный буй реакции не последовало. Не удалось выяснить почему. Не сработала техника или, что скорее всего, не на что нынче летать санитарам.
«Но, слава богу, зима прошла, и теперь с солнышком полегчало». Благополучно было эту зиму с едой – не подвел, как всегда, огород, вовремя переправили сюда запас муки и крупы, а Ерофей с осени сделал на реке загородку, и Агафья плетенными из ивовых прутьев ловушками «поймала рыбы, сколь братья (завзятые рыболовы!) никогда не ловили». Рыба была посолена и посушена. Родственники переправили сюда меду и маслица. Но возможно, не хватает все же в еде чего-то важного для здоровья – появилась на руке у Агафьи язва. «Всякие травы-припарки клала – не заживает».
Живность в «усадьбе» плодилась как полагается. У коз появилось по козленочку. Одному уже месяц, а серой козочке – десять дней. Агафья берет ее на руки, гладит, целует в нос: «Подружка моя, подружка…»
Две собаки в хозяйстве. Серый кобелек, привыкший за зиму к Ерофею, валяется в ногах у него, искательно смотрит в глаза и добивается своего – Ерофей приносит банку с остатком тушенки. При «диете» – картошка с примесью отрубей – для Дружка это подлинный пир. Другую собаку, черную сучку Ветку, Агафья от греха заперла в сарайчик. У Ветки четыре уже смышленых щенка. Удивленные множеством голосов, они с опасливым любопытством, громоздясь друг на друга, смотрят из конуры.
Лежит у избы погибший зимою белошкурый, с черным хвостиком горностай. Летает над огородом кедровка. Из южных краев вернулась к этой обители трясогузка и уже ловит что-то на камнях у воды, соревнуясь с птичкой оляпкой. Рядом медведи. Это и все, что может видеть Агафья возле себя.
Сколько-нибудь заметных событий с апреля прошлого года, когда мы виделись, Агафья не назвала, рассказала только о «водянухе» (норке), воровавшей в ловушках рыбу. Как все люди, охотнее всего говорила она о болезнях, о таблетках, которых уже не боится, но которые надо особо «отмаливать».
Редкие теперь вертолеты появлялись нечаянно. Иногда люди забегали минут на десять – пятнадцать увидеть экзотическое житье, справиться о здоровье. Но бывало – только зависнет вертолет над косой, сбросит с него посылку или тюк сена для коз (обычный гостинец от Николая Николаевича Савушкина) и улетит. Между тем слово тут было бы лучшим гостинцем.
«Что там, в миру-то?» – осторожно спрашивает Агафья, когда мы с Николаем Николаевичем усаживаемся в избушке поговорить о делах. «Слышала, будет мор у людей. Это наказание Божие. Тятенька всегда говорил: без огородов, без картошки не можно».
Сама Агафья к делам в огороде уже приготовилась. Угол избы занят натасканной из ямы для посадки картошкой. Николай Николаевич оставляет ей мешочки
