Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Квартира хорошо обставлена, так же, как и у матери, и я решаю спросить, кем он работает. «Моя жена и я торгуем чаем», – говорит он с улыбкой, и почему-то меня это не удивляет. Он зажигает сигарету, и вот уже меланхоличная маска немного сходит с его лица.

Мы стреляем из ракетницы на заднем дворе, потом прощаемся с ним и отправляемся обратно в квартиру матери.

На кухне уже все готово к приготовлению цзяоцзы, маленьких равиоли, которые сегодня вечером будут совместно наполнены начинкой и съедены. Мне тоже можно наложить на несколько кружочков из теста начинку из свиного фарша с черемшой и свернуть тесто в руке. У меня получается не так красиво, как у других, и многие мои творения разваливаются в процессе готовки.

В девять часов снаружи поднимается шум от фейерверков. Я начинаю нервничать, но брат Ке-э небрежно машет рукой и растягивается на диване: мол, до полуночи еще куча времени. Мы грызем тыквенные семечки, пьем колу, смотрим новогодний концерт по телевизору и ждем.

К десяти часам уровень шума от салютов достигает силы, какую можно услышать на Рождество в среднем немецком городке. И когда, наконец, незадолго до двенадцати часов мы выходим в сверкающую ночь, чтобы запустить мой огненный венок, мне кажется, что я оказался на поле битвы – такой гром стоит вокруг.

Секунду я в панике: моя зажигалка отказывает, однако тут же в моей руке появляется новая. Ке-э улыбается: они с братом оба курят. Ровно без десяти секунд двенадцать я поджигаю фитиль. Он шипит – и первые из десяти тысяч петард выстреливают.

Ровно в полночь вокруг нас разверзается преисподняя.

Головокружительный

В первое утро года Крысы в ушах у меня все еще гудит вчерашняя ночь. Фейерверки грохотали, как артиллерийские снаряды, повсюду завывали сирены машин.

Это было здорово, но мой собственный фейерверк оказался совсем незаметным в общем шуме. Да, он трещал и стрелял некоторое время, но, когда я почти в два часа ночи пошел в постель, меня мучил неразрешимый уже вопрос: в самом ли деле фейерверк состоял из десяти тысяч петард?

Тряское такси везет нас по сонному городу, и вскоре мы стоим посреди люкса, полного людей с утомленными лицами – видно, что они не спали всю ночь. В комнате приятно постукивает маджонг, деньги двигаются по столам туда-сюда.

Кто-то предлагает мне пива, но я качаю головой и наливаю себе стаканчик колы.

– Ляйке никогда не пьет алкоголь! – с материнской гордостью сообщает Ке-э, это звучит так, будто это что-то из ряда вон выходящее.

Остальные непонимающе смотрят на меня. Я скромно пожимаю плечами, делаю глоток из моего стакана и приземляюсь на диван. Кола едва теплая и давно утратила свою кислинку. Я вспоминаю братьев Янг с их фондю-рестораном, там подавали горячую колу, еда дымилась на столе, а на улице было холодно. «Это сто́ящая идея», – сказали они мне тогда. Сколько времени прошло с тех пор?

Мне понадобилось больше недели, чтобы решиться покинуть Юньчэн.

– Утром мне надо уходить, – сказал я своей подруге во время нашего последнего ужина, поднимая стакан для праздничного тоста. Я уверяю их, что мне трудно покидать их и этот город. На моей тарелки лежат оболочки более дюжины креветок, обжаренных в соусе чили. Это очень вкусно.

Ке-э провожает меня до номера. Я спрашиваю ее, не хочет ли она зайти ко мне, но она, смеясь, отмахивается.

– Соберись и иди к ней так быстро, как только можешь! – приказывает она, подняв указательный палец. Потом она берет меня за руку. Рука ее мягкая и теплая. Она целует меня в щеку, поворачивается и уходит, а у меня остается чувство, что это было замечательное прощание.

На следующий день я проспал время выхода, точь-в-точь как три месяца назад в Пекине.

Голубое небо, и тяжелая поклажа. Я чувствую себя таким же опухшим и бессильным, как тогда, на мой двадцать шестой день рождения, когда я начал свой поход. Через два часа мучений я наконец добрался до соленого озера на западной окраине. Это символ города. Я останавливаюсь и смотрю вдаль на белую поверхность: она похожа на снежную равнину, на которой я мог бы установить палатку. По ту сторону я различаю черные точки. Подойдя поближе, я вижу рабочих, которые с помощью длинной подвижной конвейерной ленты достают из озера соль и собирают ее в большие кучи.

Интересно, знают ли они, что находятся под защитой Гуань Юя? Древняя легенда, которой уже более тысячи лет, рассказывает о том, что его дух однажды появился над этим озером и прогнал демона, который то и дело срывал добычу соли. В благодарность местные жители построили для него храм – это был важнейший шаг на его карьерной лестнице от генерала до божества.

Через озеро проходит тоненькая дорожка. «Почему бы нет?» – думаю я. И вот уже я иду между холмами из соли и сухими участками земли, между брошенными велосипедами и дымящимся мусором. Иногда, когда солнце попадает в воду в белом венке, я представляю себе, как сказочно выглядело это место когда-то.

Уже видны горы, окружающие нагорье Шаньси с юга. Правда, выглядят они не очень впечатляюще и похожи скорее на холмы, покрытые снегом, но я невольно спрашиваю себя, каково это было бы: пройти через них и посмотреть на противоположенную сторону? Увидел бы я легендарные императорские города Кайфэн и Лоян?

Некоторое время я стою в нерешительности, нажимая кнопки своего навигатора. Мой палец натыкается на царапину на дисплее, и я снова вспоминаю спуск с Хуаншань: скользкие скалы, разъезжающиеся ноги, спотыкание и падение, беспомощное дрожание ночью, ледяные ботинки и, наконец, поход с бутылкой спрайта.

«Хреновы горы», – думаю я и поворачиваюсь на запад, в сторону плоского горизонта. Где-то там, за ним, протекает Желтая река, которая разделяет своими волнами провинцию Шаньси («западнее гор») и соседнюю провинцию, чье имя звучит удивительно похоже, Шэньси («западнее горного прохода»).

Да, это может запутать иностранца. Однако, что скорее всего, китаец тоже чувствует себя неуютно, когда водит пальцем по карте Германии и находит федеральные земли Саксонию, Саксонию-Анхальт и Нижнюю Саксонию. Или, например, два больших города, и оба называются Франкфурт, или больше дюжины местечек под названием Нойштадт.

Итак, я широко шагаю от Шаньси до Шэньси. Следующие четыре дня я передвигаюсь по пыльной местности. Слева меня сопровождают горы, передо мной один за другим открываются горизонты. Я вижу все новые и новые деревни, и все они выглядят такими сонными, будто только что проснулись после праздника, и это в целом соответствует действительности.

Новый год здесь празднуется не одну ночь, а две недели, и все эти две недели люди как сумасшедшие едят, пьют и играют. Понятие «играть» здесь имеет всеобъемлющее значение. Соответствующее китайское слово «wan» включает в себя все, что приносит удовольствие: дети играют в мяч, взрослые играют в карты или маджонг, люди ходят в кино и ездят на природу, лазают по горам, ходят на пение и на танцы, фотографируют или делают все, что не относится к работе и приносит радость. И, конечно, мужчины и женщины тоже могут играть друг с другом.