Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Я смотрю вверх, на клочья облаков, которые наплывают друг на друга и снова разделяются. А тем временем я чувствую, и чувствую это уже давно: момент пришел.

Собственно, в этом нет ничего сложного: воткнуть лыжную палку в землю, поставить рядом рюкзак, а сверху положить сумки с фотоаппаратами. Я аккуратно разворачиваю палатку, просовываю палки каркаса в специальные крепления, на совесть прибиваю все это колышками к снегу. Потом вешаю свой карманный фонарик, кладу туристический коврик на дно палатки, рядом ставлю рюкзак и сумки с фотоаппаратами и могу теперь свободно вздохнуть.

Самое трудное вроде бы позади.

Небо сменяет оттенки от темно-синего до черного, я допиваю остатки спрайта и съедаю несколько кексов, потом чищу зубы и захожу внутрь палатки. Я уже собираюсь залезть в спальный мешок, как вдруг вспоминаю, что забыл сделать почти что самое важное: не вымыл ноги!

Каждый день мыть ноги, каждый день надевать новые носки – это одно из правил моего похода, оно не предусматривает исключений! Но как я справлюсь с этим сегодня?

Минуту я пытаюсь достичь согласия с самим собой, но, как всегда, побеждают мои глупые принципы. Дрожа и изрыгая проклятия, я как следует растираю ступни снегом, особенно между пальцами, потом насухо вытираю их и натягиваю чистые носки. Теперь я могу наконец спокойно залезть в спальный мешок.

Но я напрасно жду, что тотчас согреюсь. Хотя на мне полный комплект одежды и я лежу в супердорогом пуховом спальном мешке («до минус двадцати пяти», как же!), который я использую вместе с еще одним спальным мешком («для большей теплоизоляции!»), все-таки дрожу, как стукнутый камертон.

Некоторое время я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь согреться, и до меня доходит горькая правда: я совершил ошибку, сэкономив на туристическом коврике. Он слишком тонкий, холод поднимается от земли, без проблем проникает сквозь него и пронизывает меня до самых костей.

Я в отчаянии. Я запихиваю под себя все плоские предметы, способные выдержать мой вес, но все тщетно – все так же холодно.

А хуже всего то, что я выпил слишком много спрайта! Мне что, придется теперь вылезать в шлепанцах на холод? Дрожащей рукой расстегиваю входную «молнию», чтобы посмотреть вокруг. Правильно, вот они, мои ботинки, и на их подкладке уже нарос иней. Мой взгляд падает на пустую бутылку от спрайта, и у меня созревает единственно верное в данной ситуации решение. Я закрепляю на лбу фонарик, откручиваю крышечку. Литр с четвертью, должно хватить. При неверном свете фонарика горлышко бутылки взирает на меня презрительно, но я не обращаю на это внимания: нам обоим известно, что иного пути нет.

Закончив важное дело, я поднимаю бутылку перед собой: уровень ее содержимого очень низок, но зато она теплая. «Может, мне стоит взять ее с собой в спальный мешок?» – думаю я, но ставлю ее обратно в снег около входа в палатку.

Район военных действий

Посреди ночи в моем сумеречном сознании рождается неприятная картина: где-то на севере Китая стоит занесенная палатка, в ней я верчусь с боку на бок, дрожа от холода. И что самое неприятное, ничего с этим не поделаешь.

Про сон можно забыть. Однако, если я прямо сейчас встану и пойду, я наверняка замерзну там, снаружи. Или не замерзну? Насколько вообще холодно бывает в этой части Китая: минус двадцать, минус двадцать пять градусов?

Я включаю телефон и смотрю на его голубое мерцание. Новых сообщений нет. Я пишу эсэмэску Джули: «Мне сейчас холодно, и я скучаю по тебе». Следующее сообщение адресовано Ке-э: «Через пару дней приду». Дисплей гаснет, но его светлый прямоугольник еще пару секунд прыгает у меня перед глазами, пока не рассыпается в темноте на кружочки и точки.

Я лежу и представляю себе, какого цвета мои вещи: пуховой спальный мешок оранжевый, синтетический спальный мешок голубой, палатка изнутри желтая, а снаружи зеленая, рюкзак темно-красный. На мне коричневые штаны и бежевые носки.

Снаружи шумит ночная чернота.

Дождавшись рассвета, я выползаю из спального мешка и потягиваюсь. Чищу зубы окоченевшими пальцами, делаю глубокий вдох и всовываю ноги в обледеневшие ботинки. Жизнь в палатке действует мне на нервы.

Мой взгляд останавливается на использованной бутылке из-под спрайта: она торчит из снега все так же, как я вчера оставил ее после нашего последнего свидания. Я поднял ее, повернул напротив солнца, и заметил с глупым удивлением, что ее содержимое замерзло. Конечно! И что теперь? Вылить ее не удастся, бросить ее тут значит загрязнить окружающую среду.

Взять с собой?!

Я хочу пить и есть, мои замерзшие ноги зажаты в ледяных сапогах, и следующие долгие пару часов мне предстоит брести через снежные пейзажи. Бреду и падаю от усталости.

Но самое ужасное не в этом, самое ужасное – это стыд. Ну что я за путешественник! Ночью чуть не замерз, со вчерашнего вечера ничего не ел, у меня не осталось запасов питья. Но при этом я тащу с собой бутылку замерзшей мочи, супер!

Перед моим мысленным взором возникают позорные заголовки газет:

«В КИТАЕ ЗАМЕРЗ НЕМЕЦКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК – БУТЫЛКА С МОЧОЙ ВЫЗЫВАЕТ ПОДОЗРЕНИЯ!»

В деревне Линьи я нахожу отапливаемую гостиницу, и моя комната моментально увешивается мокрым палаточным брезентом и отсыревшими спальными мешками. Потом я долго стою под горячим душем, а после него заворачиваюсь в два одеяла.

А на улице, прямо под моими окнами, люди готовятся к Празднику весны. Все здания украшены красным цветом. Я заказываю себе порцию жареной курицы с арахисом и большим количеством чили. Он горит на языке, но я все еще мерзну. По телевизору показывают картинки снежной бури в Южном Китае, где зимние ураганы парализовали целые вокзалы.

Я ловлю себя на мысли, что мне совсем не хочется выходить на улицу. Никаких больше холодов! Может ли такое быть, что мое тело запомнило ощущение, когда ему было по-настоящему холодно?

Проходит уйма времени, выпивается бессчетное число чашек чая, прежде чем я замечаю, что по моим внутренностям растекается тепло. Я радуюсь предстоящей поездке в Юньчэн.

На следующий день, вечером третьего февраля, я приезжаю к Ке-э в Юньчэн. Она не может насмеяться, глядя на меня, особенно ей нравятся мои волосы и моя борода:

– Ты точно похож на А Гана! – восклицает она, восторженно хлопая в ладоши, а я тем временем ощущаю исходящий от меня неприятный запах.

Она шикарно выглядит: темный макияж, высоко зачесанные волосы, цепочка на шее, многообещающе исчезающая под вырезом. От объятия я уклоняюсь, потому что на мне толстый слой пота и пыли последних тридцати километров. Однако она дает мне всего две минуты на умывание, а затем нам пора идти, потому что ее друзья уже дожидаются нас в каком-то ресторане. Она не обращает внимания на мой протест, когда я заявляю, что мне, собственно, хорошо бы сначала принять душ.