Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

любить свято, глубоко, не краснеть за свою любовь,

хранить воспоминание этого чувства ясным, светлым,

это еще хороший удел и дан немногим.

Горничная моя, Танюша, тоже в эти дни гонения

очень привязалась ко мне, она считала себя кругом

виноватою передо мной: во время обыска в моих вещах

родные так напугали ее обещанием наказания, если

она что-нибудь утаит, что она принесла им роман:

«L'atelier d'un peintre», божась, что больше никогда

ничего не видала от Михаила Юрьевича в моих руках,

127

как эти книжки, исписанные на полях его примечани­

ями, и прибавила, что я их беспрестанно перечитываю

и целую, Как после она горько плакала со мной, рас­

каивалась, что выдала им книжки. «Хоть бы их-то вы

теперь ч и т а л и , — говорила о н а . — Настращали меня,

я испугалась, отдала их, думала, что и вас оставят

в покое; так уж я им клялась, что больше ничего не

было у вас от Михаила Юрьевича» <...>

Я с особенной радостью и живейшим нетерпением

собиралась в следующую среду на бал; так давно не

видалась я с Мишелем, и, вопреки всех и вся, решила

в уме своем танцевать с ним мазурку.

Приезжаем на б а л , — его еще там не было...

Не знаю, достанет ли у меня сил рассказать все,

что я выстрадала в этот вечер. Вообще я пишу вкратце,

выпускаю многие разговоры, но у меня есть заветная

тетрадка, в которую я вписывала, по нескольку раз

в день, все его слова, все, что я слышала о нем; мне

тяжело вторично воспоминанием перечувствовать былое,

и я спешу только довести до конца главные факты

этого переворота в моей жизни 49.

Я танцевала, когда Мишель приехал; как стукнуло

мне в сердце, когда он прошел мимо меня и... не

заметил меня! Я не хотела верить своим глазам и по­

думала, что он действительно проглядел меня. Кончив

танцевать, я села на самое видное место и стала по­

жирать его глазами, он и не смотрит в мою сторону;

глаза наши встретились, я у л ы б н у л а с ь , — он отворотил­

ся. Что было со мной, я не знаю и не могу передать

всей горечи моих ощущений; голова пошла кругом,

сердце замерло, в ушах зашумело, я предчувствовала

что-то недоброе, я готова была заплакать, но толпа

окружала меня, музыка гремела, зала блистала огнем,

нарядами, все казались веселыми, счастливыми... Вот

тут-то в первый раз поняла я, как тяжело притворять­

ся и стараться сохранить беспечно-равнодушный вид;

однако же, это мне удалось, но, боже мой, чего мне

стоило это притворство! Не всех я успела обмануть;

я на несколько минут ушла в уборную, чтоб там сво­

бодно вздохнуть; за мной последовали мои милые баль­

ные приятельницы, Лиза Б. и Сашенька Ж.

— Что с тобой? Что с вами обоими сделалось? —

приставали они ко мне.

— Не з н а ю , — отвечала я и зарыдала перед ними.

— Я улажу все д е л о , — сказала Сашенька.

128

— И я буду о том же с т а р а т ь с я , — подхватила Лиза.

И в самом деле, в мазурке они беспрестанно под­

водили ко мне Мишеля. Особливо ценила я эту жертву

со стороны Лизы. Она сама страстно любила Лермон­

това, однако же уступала мне свою очередь протанце­

вать с ним, не принимала передо мною торжествую­

щего вида, но сочувствовала моему отчаянию и просила

прощения за то, что в этот вечер он за ней ухаживал

более, чем за д р у г и м и , — она поневоле сделалась моей

соперницей. Зато теперь, когда бедная Лиза сгубила

себя для него, потеряна для родных и для света, как

бы я была счастлива, если бы мне привелось случайно

ее встретить, пожать ей руку, показать ей мое живейшее

участие не в одном разочаровании, но в истинном бед­

ствии. Бедная Лиза! Не было у нее довольно силы

характера, чтобы противостоять ему — и она погибла.

Когда в фигуре названий Лермонтов подошел ко

мне с двумя товарищами и, зло улыбаясь и холодно

смотря на меня, сказал: «Haine, mépris et vengeance» *, —

я, конечно, выбрала vengeance, как благороднейшее из

этих ужасных чувств.

— Вы несправедливы и ж е с т о к и , — сказала я ему.

— Я теперь такой же, как был всегда.

— Неужели вы всегда меня ненавидели, презирали?

За что вам мстить мне?

— Вы ошибаетесь, я не переменился, да и к чему

было меняться; напыщенные роли тяжелы и не под

силу мне; я действовал откровенно, но вы так охраня­

емы родными, так недоступны, так изучили теорию

любить с их дозволения,что мне нечего делать, когда

меня не принимают.

— Неужели вы сомневаетесь в моей любви?

— Благодарю за такую любовь!

Он довел меня до места и, кланяясь, шепнул мне:

— Но лишний пленник вам дороже!

В мою очередь я подвела ему двух дам и сказала:

«Pardon, dévouement, résignation» **.

Он выбрал résignation, т. е. меня и, язвительно

улыбаясь, сказал:

— Как скоро вы покоряетесь судьбе, вы будете

очень счастливы!

— Мишель, не мучьте меня, скажите прямо, за что

вы сердитесь?

* Ненависть, презрение и месть ( фр.) .

** Прощение, преданность, смирение ( фр.) .

5 Лермонтов в восп. совр.

129

— Имею ли я право сердиться на вас? Я доволен

всем и всеми и даже благодарен вам; за все благодарен.

Он уж больше не говорил со мной в этот вечер.

Я не могу дать и малейшего понятия о тогдашних моих

страданиях; в один миг я утратила все, и утратила так

неожиданно, так незаслуженно! Он знал, как глубоко,

как горячо я его любила; к чему же мучить меня не­

доверием, упрекать в кокетстве? Не по его ли советам

я действовала, поссорясь с Л<опу>хиным? С той самой

минуты, как сердце мое отдалось Мишелю, я жила им

одним или воспоминанием о нем, все вокруг меня сияло

в его присутствии и меркло без него.

В эту грустную ночь я не могла ни на минуту

сомкнуть глаз. Я истощила все средства, чтоб найти

причины его перемены, его раздражительности, — и не

находила.

«Уж не испытание ли это?» — мелькнуло у меня

в голове, и благодатная эта мысль несколько успокоила

меня. «Пускай испытывает меня сколько х о ч е т , —

сказала я с е б е , — не боюсь; при первом же свидании

я расскажу ему, как я страдала, как терзалась, но скоро

отгадала его злое намерение испытания, и что ни холод­

ность его, ни даже дерзость его не могли ни на минуту

изменить моих чувств к нему».

Как я переродилась; куда девалась моя гордость,