Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Всё начало года Том бился над завершением диссертации. Было ясно, что Вивьен не сможет поехать в Америку – не только из-за субмарин, но и из-за болезней. Они включали регулярно повторяющиеся нарушения пищеварения, мигрени, невралгии, а также временные неприятности вроде синусита или зубной боли.
Что-то из этого, похоже, отразилось даже в диссертации: «Зубная боль или бешеная страсть не обязательно уменьшаются от нашего знания их причин, характера, важности или незначительности. Говорить, что одна часть сознания страдает, а другая отражает это страдание, значит говорить о фикциях. Но мы знаем, что те высокоорганизованные существа, которые способны объективировать свои страсти и как пассивные наблюдатели созерцать свои радости и мучения, также являются теми, кто страдает и радуется наиболее остро»[265].
Том все же рассчитывал вырваться в Гарвард для защиты. Отплытие в Америку планировалось на 1 апреля. Вещи были упакованы. Паунд уговаривал Элиота взять с собой полотна «вортицистов» для выставки в Нью-Йорке. У. Льюис предлагал часть картин отправить с Элиотом, а часть – отдельно, чтобы уменьшить риск их утраты. Подводных лодок боялась не только Вивьен, вдобавок наступил сезон штормов. В конце марта Элиоты снова сменили квартиру. Вивьен была на грани нервного срыва.
Рассел телеграфировал 29 марта Элиоту-старшему: «Убедительно советую телеграфировать Тому, отговорить его от плавания в нынешних особо опасных условиях, если только немедленное получение степени не стоит смертельного риска». Том телеграфировал отцу, что откладывает поездку. Тот сообщил об этом профессору Вудсу в Гарвард, добавляя, что тон Рассела ему не понравился[266].
Вот рассказ леди Оттолайн об еще одной встрече с Элиотом. Рассел уверял ее, что Элиот очень мил и чрезвычайно хочет с нею увидеться: «С Берти я никогда не чувствую себя в лучшей форме. Он всегда разрушает мое легкомысленное и веселое настроение и наводит порчу. Т. С. Элиот, его американский друг-поэт, пришел с ним. Я была в восторге, что он тоже придет, но я нашла его скучным, скучным, скучным. <…>
Меня удивляет, откуда берется его неврастеническая поэзия? Из его Новой Англии, пуританского наследия и воспитания? Я думаю, он утратил всякую непосредственность и может прорваться через конформизм только при помощи стимула яростных эмоций. Он совершенно не понимает Англии и воображает, что главное – быть очень вежливым, скрупулезным и соблюдать условности и приличия. <…>
Я попыталась добиться того, чтобы он говорил более раскованно, перейдя на французский, считая, что он будет чувствовать себя свободнее, но не думаю, что добилась грандиозного успеха, хотя получилось лучше, чем на английском…»[267]
3
Cвоему гарвардскому руководителю Вудсу Том написал, что приедет «при первой возможности».
Болезни Вивьен отступили, она взялась с энтузиазмом обставлять квартиру на последнем этаже недавно построенного пятиэтажного дома по адресу Кроуфорд-мэншнз, 18. Элиоты переехали туда в марте. Вблизи начинался престижный Мэрилебон, но окрест было много «доходных домов», а за ними попадались и трущобы.
Квартира – роскошь в начале ХХ века – была со всеми удобствами. Три комнаты, ванная, обрудованная по последнему слову тогдашней «бытовой техники». Окна выходили во двор, из соседских окон часто доносились звуки граммофонов. Вивьен сама подобрала обои – оранжевые для столовой, в черную и белую полоску для прихожей. А Тэйеру по случаю его брака советовала приобрести шелковые черные покрывала и наволочки для супружеской постели.
Правда, от усилий она снова почувствовала себя больной. Настолько, что Тому пришлось обращаться за советами к Расселу… Одной из причин ее недомоганий могли быть особенности медицины того времени.
«Могли быть ее приступы паники следствием приема лекарств или успокоительных, которые она начала принимать, совершенно невинно, по рецептам докторов, с шестнадцати лет? – писала Л. Гордон. – По мнению Рассела, многие трудности первого года брака Элиота и Вивьен связаны с приемом лекарств, доводившим ее до галлюцинаций»[268]. Неудивительно – как успокоительное врачи в те годы часто прописывали опиум или эфир…
Второго апреля Элиот побывал вместе с Паундом на постановке пьесы У. Б. Йейтса «У ястребиного источника». Паунд помогал ему отбирать стихотворения для первой авторской книги.
Элиот продолжал работать в школе, но тешил себя мыслью, что доход от рецензий и обзоров позволит отказаться от преподавания. Ему помогала Вивьен. Эти планы выглядели наивными – стабильного дохода они обеспечить не могли. Матери он писал, что отрецензированные книги можно продавать букинистам[269].
Его диссертацию в Гарварде оценили весьма высоко. Профессор Вудз подчеркивал, что для Элиота сохраняется возможность работы в университете. Но возвращения в Америку ни в коем случае не хотела Вивьен.
При этом Элиот старался держать все возможности открытыми. Рассел связал его с редакцией влиятельного философского журнала «Монист», издававшегося в Чикаго. Ученик Рассела, логик и математик Филип Джурден (1879–1919), готовил специальный выпуск «Мониста», посвященный Лейбницу, и взял для него две статьи Элиота: одну – о Лейбнице и Брэдли, другую – о Лейбнице и Аристотеле.
Благодаря С. Уотерлоу он писал рецензии для «New Statesman», «Manchester Guardian» и «Westminster Gazette» – обычно на книги об Америке, Франции или Индии. Многие рецензии печатались анонимно. Это позволяло Элиоту выражать свое мнение более откровенно. Книга канадского юмориста С. Лекока дала ему повод съязвить: Лекок «рисует близкий к истине портрет американского аспиранта, будушего Доктора Философии: специализацию знаний, обобщения, основанные на невежестве, тусклый стиль, достигнутый упорными усилиями, многолетние труды и венчающую все это диссертацию»[270]. В другой анонимной рецензии он критиковал стихи Паунда.
«Окололитературную» деятельность Элиота этого периода трудно назвать иначе как лихорадочной.
Летние каникулы Элиот с Вивьен проводил в Бошеме (Bosham) на берегу Ла-Манша. Из-за войны им требовались удостоверения личности с фотографией. Он писал Эйкену: «Я был страшно рад, что получил твою книгу, и мне очень понравилось, что ты ее послал. Но когда я приехал переночевать в город, я обнаружил, что она надежно заперта в ящике для книг, а ключ остался у моей жены».
А вот более широкая панорама (из того же письма): «Почти все исчезли из Лондона или появляются там очень редко. Вортицистов не осталось. [Уиндэм] Льюис – артиллерист в R. G. A. (Королевской Гарнизонной Артиллерии. – С. С.), Уордсворт во флоте на Средиземном море, Ф. М. Хеффер делает военную карьеру в соединениях Уэльских гвардейцев и находится где-то
