Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

«Свои люди» Медникова пользовались случаем, чтобы ставить Медникова в курс дела местных происшествий, о том, как идёт работа, что за лица служат в местном отделении, что представляют собою местная администрация, местные организации и т. п.

Медников, таким образом, был в курсе многого. С ним вместе было в курсе и Московское охранное отделение[95]. Конечно, сплетен тут было больше, чем нужно, но иногда проскальзывало и серьёзное. А Медников знал своих людей и, будучи сам простым, но хитрым «мужичком», умел отделить ненужный сор и хлам, получаемый им и устно, и письменно.

В Саратовское охранное отделение, при его открытии в 1903 году, при содействии Медникова попали трое служащих из Московского охранного отделения. Одним из них был встретивший меня письмоводитель Попов; другой — заведующий «наружным наблюдением» старший филер П.В. Мошков; третьим был писец отделения М.К. Мальков. Последний чувствовал особую симпатию к моим братьям по прежней своей службе в Московском охранном отделении и сразу перенёс её на меня. Эти лица, состоявшие по роду своих занятий на передовых постах в Саратовском охранном отделении, были постоянно в связи с начальником отделения, и потому я многое узнавал в первое время моей деятельности именно от них.

В сопровождении ожидавшего меня в гостинице Попова я отправился в местное охранное отделение с официальным визитом к ротмистру Фёдорову. Охранное отделение, как оказалось, находилось в двух-трёх кварталах от гостиницы, где я остановился. На углу Московской и Ильинской улиц стоял двухэтажный дом купца Симорина. Нижний этаж занимал сам хозяин, молодой ещё сравнительно человек, имевший лавку красного товара в городских рядах. Симорин был простой малокультурный купчик, человек религиозный и правых взглядов. Верхний этаж его дома состоял из одной средней величины квартиры, которую занимал ротмистр Фёдоров с семьёй своей, состоявшей из жены и дочерей, девочек младшего возраста. В глубине довольно обширного двора расположен был небольшой одноэтажный флигелёк, где помещалась канцелярия охранного отделения. Для того чтобы попасть с улицы в отделение, надо было открыть калитку закрытых ворот, пройти двором, — и только тогда можно было, зная расположение построек, войти в отделение. Помещение это было не слишком плохое, за исключением того, что дом Симорина стоял на весьма бойком месте, проходном и проезжем, и если бы представителям одной из подпольных организаций вздумалось установить наблюдение за лицами, приходящими и выходящими из дома, то такое наблюдение можно было бы осуществить без особого труда. Это обстоятельство сразу бросилось мне в глаза и было причиной того, что я принял решение нанять новую квартиру как для себя, так и для отделения.

Я застал ротмистра Фёдорова дома. Он ожидал меня с нетерпением. От первой встречи моей с ним в тот день и в продолжение следующих двух дней у меня сохранилось воспоминание, что Фёдоров всё куда-то спешит. Он вёл разговор как-то урывками, что-то во время разговора подписывал, отдавал какие-то неясные для меня распоряжения и ни минуты не находился в покое. С первых же слов взаимных приветствий он огорошил меня всё той же знакомой мне фразой о неприятностях, которые грозят мне на этой службе от подпольной руки революционеров. «Слава Богу, — торопился Фёдоров, — уезжаю отсюда целым, вас жалею!» Второпях он рассказывал мне о своей жизни в Саратове, о сослуживцах, о служащих отделения и о текущей работе. У меня осталось впечатление, как будто я вижу на сцене «Ревизора», а самого Фёдорова в роли Бобчинского — до такой степени своим видом, манерами и торопливостью он напоминал этого гоголевского героя.

Второпях Фёдоров посоветовал мне сделать немедленный визит и познакомиться с начальником местного губернского жандармского управления полковником Померанцевым. «Сегодня вечером местные жандармские офицеры устраивают мне прощальный ужин в «Московской гостинице», — торопился Фёдоров, — так вот, я надеюсь, что и вы будете присутствовать, там познакомитесь со всеми, но вам надо встретиться с полковником Померанцевым до этого ужина, а то он обидится!» Порекомендовав мне немедленно ехать с визитом к Померанцеву, которого охарактеризовал как человека тяжёлого в отношениях с сослуживцами, Фёдоров сам заторопился с прощальными визитами. Никакого официального, делового разговора мы не вели, и на этом первое свидание моё с Фёдоровым закончилось.

Я последовал совету Фёдорова и всё с тем же провожатым отправился с официальным визитом к полковнику Померанцеву, который, конечно, был уже своевременно уведомлён о моём назначении. Штаб Отдельного корпуса жандармов уведомлял соответствующим приказом, что ротмистр Мартынов (Александр) прикомандировывается с такого-то числа к Саратовскому губернскому жандармскому управлению «для получения содержания», т. е., попросту говоря, жалованья, которое должно было выдаваться каждого двадцатого числа через Саратовское управление. Этим взаимоотношением, собственно, и ограничивалась моя связь, как офицера Отдельного корпуса жандармов, с начальником местного жандармского управления. Департамент же полиции, со своей стороны, уведомлял начальника Саратовского жандармского управления, для сведения, что ротмистр Отдельного корпуса жандармов Мартынов (Александр) назначен распоряжением министра внутренних дел начальником местного охранного отделения.

Однако взаимоотношения наши, т. е. мои, как начальника Саратовского охранного отделения, и полковника Померанцева, как начальника местного жандармского управления, были несколько сложнее и запутаннее[96].

Теперь, т. е. в середине 30-х годов нашего столетия, когда я приступил к составлению этих записок о моей службе в Отдельном корпусе жандармов, для большинства русских читателей-эмигрантов не является новостью то, о чём когда-то можно было узнать только случайно и стороной. В записках известного жандармского генерала Новицкого, бывшего на переломе столетия начальником губ[ернского] жандармского управления в Киевской губернии, и особенно в докладной его записке, поданной по начальству[97], по случаю «деликатно» высказанного ему совета поспешить с подачей прошения об отставке, ясно видны те неурядицы, которые возникли от поспешного проведения в жизнь нового положения об устройстве провинциальных охранных отделений.

Генерал Новицкий был представителем «старой» жандармской школы и не мирился с «новыми» порядками. Полковник Померанцев был когда-то в прошлом сослуживцем и подчинённым генерала Новицкого и тоже не мирился с новыми порядками. Да и трудно было мириться, говоря по-человечески! Со времени сформирования губернских жандармских управлений в руках их начальников сосредоточивался весь политический розыск в каждой губернии. Естественно, что наиболее оживлёнными в этом смысле центрами являлись губернские города, где и были, конечно, расположены как канцелярии управлений, так и квартиры их начальников. Примерно до 1900 года революционное движение в империи проявлялось отдельными вспышками и не имело широко налаженной организационной связи. Помощники начальников управлений, жившие по уездным городам губернии и зачастую имевшие в своём ведении несколько уездов, в общем, благодушествовали и, мало-помалу обратясь в обывателей мирного провинциального уездного городка, «винтили по маленькой»[98] в тесном кругу уездной аристократии. Иногда поступали к ним требования от начальства произвести какие-нибудь отдельные следственные действия: допросить такого-то мещанина в порядке 1035-й статьи Уголовного судопроизводства или в порядке положения об охране о том, не проживал ли такой-то в таком-то году в таком-то доме, а если проживал, то… и т. д. В первом случае допрос производился с участием местного товарища прокурора окружного суда, а во втором — без такового.