Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Генерал Новицкий был представителем «старой» жандармской школы и не мирился с «новыми» порядками. Полковник Померанцев был когда-то в прошлом сослуживцем и подчинённым генерала Новицкого и тоже не мирился с новыми порядками. Да и трудно было мириться, говоря по-человечески! Со времени сформирования губернских жандармских управлений в руках их начальников сосредоточивался весь политический розыск в каждой губернии. Естественно, что наиболее оживлёнными в этом смысле центрами являлись губернские города, где и были, конечно, расположены как канцелярии управлений, так и квартиры их начальников. Примерно до 1900 года революционное движение в империи проявлялось отдельными вспышками и не имело широко налаженной организационной связи. Помощники начальников управлений, жившие по уездным городам губернии и зачастую имевшие в своём ведении несколько уездов, в общем, благодушествовали и, мало-помалу обратясь в обывателей мирного провинциального уездного городка, «винтили по маленькой»[98] в тесном кругу уездной аристократии. Иногда поступали к ним требования от начальства произвести какие-нибудь отдельные следственные действия: допросить такого-то мещанина в порядке 1035-й статьи Уголовного судопроизводства или в порядке положения об охране о том, не проживал ли такой-то в таком-то году в таком-то доме, а если проживал, то… и т. д. В первом случае допрос производился с участием местного товарища прокурора окружного суда, а во втором — без такового.

Иногда поступали требования о производстве обысков или даже арестов. В таких случаях помощник обращался за содействием к местной полиции. Местная полиция стояла ближе к населению и, как правило, знала как обывателя, так и все подробности его жизни; поэтому жандармский офицер, которому приходилось собрать справки о ком-либо, обращался прежде всего к представителю местной полиции.

Я помню по этому поводу очень характерный случай. Примерно в 1909 году саратовский губернатор, граф Сергей Сергеевич Татищев, как-то в разговоре со мной отметил слабость жандармской полиции в уездах и как на пример сослался на следующее происшествие: «Понадобилась мне справка о политической благонадёжности акушерки Т. Акушерка эта подала прошение о предоставлении ей должности с квартирой в Саратове, а до этого она долго жила в Аткарске. Я распорядился собрать о ней сведения, и мой правитель канцелярии отправил обычными путями два запроса: один из них был направлен аткарскому исправнику, другой — начальнику Саратовского губернского жандармского управления. Прошло недели две, и, вот смотрите, получаю два ответа: один от исправника, другой от начальника жандармского управления». Губернатор даёт мне ознакомиться с этими ответами. В обоих почти слово в слово одно и то же — более чем курьёзное описание личности акушерки Т. с добавлением, что таковая представляется личностью нравственно неблагонадёжной, ибо «в течение 30 лет живёт в незаконном сожительстве с земским доктором К….».

Губернатор отнёсся благодушно к ответам и просьбу акушерки Т. удовлетворил, но одинаковость ответов показала ему ясно, как шло самое дело справок, а именно: аткарский исправник, получив запрос губернатора, отправил этот запрос по месту жительства акушерки становому приставу, а последний поручил собирание справок местному уряднику, который, по своему разумению, отметил то, что он только и знал об этой акушерке. Рапорт урядника, во всей его изумительной простоте чувств, через станового пристава и исправника докатился обратно. Что же делает одновременно начальник губернского жандармского управления, получив тот же запрос от губернатора? Он посылает его своему помощнику в Аткарском уезде, ротмистру А. Последний не знает акушерки Т. и сам собрать сведения о ней не может. У него нет ни секретных сотрудников, ни даже сколько-нибудь осведомлённых людей, вращающихся в окружении акушерки Т. Ротмистр А. посылает запрос своему жандармскому унтер-офицеру, квартира которого находится в одном стане с квартирой акушерки Т. Унтер-офицер, получив запрос, соображает, что у местного урядника он может получить сведения об акушерке Т. Урядник любезно делится с ним сведениями об изложенном мною выше нравственном облике акушерки Т., а так как у унтер-офицера других сведений нет, то он, по простоте душевной, переписывает данные и заключения урядника и посылает таковые своему ротмистру, который, в свою очередь, перепечатав их на пишущей машинке, представляет эти сведения, без изменений, начальнику губернского жандармского управления, а последний сообщает их губернатору. Положение губернатора при таком порядке вещей было действительно «губернаторское»!

В отдельном корпусе жандармов числилось по штату 1000 офицеров (всегда был «некомплект»!) и 10.000 жандармских унтер-офицеров. Из этого видно, что, когда в наше время в западных газетах мы, русские эмигранты, читали о том, что в числе большевистских жертв насчитывается 40.000 с чем-то жандармов, это является сильным преувеличением. Я думаю, что около 200–300 жандармских офицеров спаслись в эмиграции; остальные в большинстве погибли.

Должностей начальника губернского жандармского управления, как это ясно по числу губернии, в империи было немного. При освобождении вакансии на эту должность штаб Отдельного корпуса жандармов обычно выдвигал кандидата по старшинству чинов. Иногда это был подполковник, всю свою службу проведший на железнодорожной жандармской службе, т. е чисто полицейской по своим функциям, и о политическом розыске, революционном движении, различных партиях, их идеологиях, тактике и прочем знавший только понаслышке. В лучшем случае это был уже пожилой, очередной по старшинству чинов подполковник, помощник начальника губернского жандармского управления, вроде мною описанного жандармского офицера в городе Аткарске.

Конечно, всему делу вредила «военная» организация политического розыска. Получалась двойственность в заведовании этим делом: личный состав руководящих особ в политическом розыске поставлял штаб Отдельного корпуса жандармов, а руководил розыском Департамент полиции. Последний, путём переписки, личных и письменных сношений, иногда понимал, что такой-то жандармский офицер вполне пригоден для занятия должности начальника губернского жандармского управления, что он интересуется делом розыска, понимает и разбирается в революционном движении. Тогда Департамент полиции начинал производить давление в том отношении, чтобы этот офицер вне очереди, не по старшинству, получил должность начальника губернского жандармского управления. Запутанное положение прояснялось временами, когда командир Отдельного корпуса жандармов занимал также и должность товарища министра внутренних дел, заведующего полицией. В такое, обычно непродолжительное, время (ибо командиры Корпуса жандармов менялись с головокружительной быстротой: за мою девятнадцатилетнюю службу в Отдельном корпусе жандармов их переменилось 10–12!). Департамент полиции мог продвинуть на должность начальника губернского жандармского управления тех лиц, которые действительно могли успешно делать своё дело. Командиры же, которым не рисковали поручить управление полицией в государстве, были обычно чужие для Корпуса люди, причём каждый вносил в дело своего «любимого конька», по существу никакого отношения к делу не имевшего. Так, например, один из последних командиров Отдельного корпуса жандармов, в прошлом кавалерийский офицер, имел в качестве «любимого конька» так называемую «рубку лозы»! Он непрерывно, вероятно с целью увеличения своего содержания «прогонными» деньгами, носился по необъятным просторам империи в сопровождении одного из двух старших адъютантов своего штаба и инспектировал местные губернские жандармские управления. При этом инспекторском смотре центральное место занимала знаменитая «рубка лозы». Надо только вообразить себе какую-нибудь команду из 10–12 жандармских унтер-офицеров, в большинстве пожилых или даже стариков, еле владеющих не только шашкой, но даже пером, или такого же пожилого жандармского подполковника в какой-нибудь глуши Вольского уезда, «рубящих лозу», чтобы понять, какой скандал получался из этих смотров. А генерал и не интересовался другими отраслями дела. Конечно, находившиеся при нём адъютанты осматривали входящий и исходящий журналы и т. д., обращая весьма поверхностное внимание на самую суть дела. Да в большинстве случаев они сами ничего не понимали — ни в отчётах по розыску, ни в самом деле. Однако от состояния лозы при рубке её жандармским унтер-офицером зависела дальнейшая судьба этого офицера. Приходилось учиться «рубить лозу». До политического ли тут розыска?