Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын
Голощёкин, появившись на руднике, как пишет Мурзин, приказал Ермакову приступить к сожжению трупов, предварительно отчленив царские головы, которые к сожжению не предназначались, ибо, как объяснил Голощёкин, «зубы не горят», а потому головы будут уничтожены отдельно в серной кислоте. Тем же днём три головы (Николая II, Алексея и Анастасии) П.Л. Войков «куда-то забрал». По его же рассказу, который в 1930 году в Париже опубликовал Беседовский, состоявший ранее при дипломатической миссии Войкова в Варшаве, «самая трудная работа состояла в разрубании трупов». Под хмельными парами, в узком кругу, Войков вспоминал, что «когда эта работа была закончена, возле шахт лежала громадная масса человеческих обрубков, рук, ног, туловищ и голов». Всё это «поливали бензином и серной кислотой и тут же жгли двое суток подряд». Главные тела Ермаков сжёг ещё в ночь на 18 июля, писал Мурзин в опубликованном «Комсомольской правдой» обращении к Святейшему Патриарху. На следующий день вечером, то есть 18 июля, на рудник снова приехали Голощёкин и Юровский, и первый потребовал всё, что осталось недожжённым и недорубленным, погрузить на повозки и вывезти с Ганиной Ямы, а Ермакову приказано было все следы «каннибализма» сокрыть, утопив в болоте всё, что таковое может напоминать. «Обозлённые ермаковцы, – пишет Мурзин, – ничего особенно сокрывать не стали (может быть, отсюда и идёт неприязнь в адрес Ермакова, и оттого его никакими правительственными наградами не удостоили, но ведь и не расстреляли вслед за Белобородовым. – А.Г.). Сгребли какие-то кости, сложили в пустой кувшин из-под серной кислоты, на носилках отнесли его куда-то на “гать” или “стлань” (по Соловьёву, все три кувшина кислоты с Ганиной Ямы были Юровским вывезены, правда, в другом месте он писал, что трупы обливали кислотой прямо у шахты. – А.Г.). И бросили в болотный зыбун. Ермаков говорил нам, что кувшин “был мал”, поэтому все оставшиеся кости они раскидали и побросали в шахту. А потом засыпали костёр и уехали домой».
Далее Мурзин приводит рассказ Ермакова, связанный с появлением его фотографии на том самом знаменитом мостике (под которым Рябов с компанией шесть десятилетий спустя обнаружил Царские кости), которую прокурор-криминалист идентифицировал как доказательство «объективности сведений, приведённых Юровским». По Ермакову, появление этой фотографии выглядело следующим образом. Уже когда красные вернулись в Екатеринбург и Юровский был назначен комиссаром областной ЧК, начали среди местного населения усиленно циркулировать слухи о том, что им с Голощёкиным где-то возле деревни Палкино были похоронены какие-то тела, как многие догадывались – Царские. Якобы этот интерес проявлен был не только в обывательской среде, но и в большевистских кругах, и якобы Юровский, собрав небольшую группу «наиболее надёжных товарищей», вывез всех на Коптяковскую дорогу к железнодорожному переезду и, встав около настила из шпал, объявил, что под ними и находятся те самые Царские останки. При сём присутствовал и Ермаков. «От этой басни, – пишет Мурзин, – Ермаков едва не расхохотался. Мостик на этом месте был знаком ему с детства – шаткий, полуразрушенный (Сухоруков-чекист тоже знал о том, что мостик существовал раньше; он писал: «Недалеко была мочажина, настланная шпалами в виде моста». – А.Г.). Теперь на его месте лежали ровно уложенные шпалы, вокруг – свежие следы работ. И он “по глупости” громко усомнился: “Я же в ту ночь следом за вами ехал и никого тут не видел”. Юровский глянул на него с сочувствием: “Ты у нас главный, вот дай я тебя на этом историческом месте и сфотографирую”. И сфотографировал. И весь “узкий круг” товарищей тоже. На том и уговорились: хранить это место в тайне. И Ермаков хранил долгие годы. Однако убеждения своего не изменил, твёрдо сказав нам мартовским днём 1952 года: захоронение в этом месте Юровский производил в 1919-м».
Можно согласиться с теми, кто утверждает, что сведения, идущие от Ермакова, ложны, что никаких тел он не сжёг и ничего не закапывал в болоте. Но тогда нужно обратить внимание и попробовать понять, почему Ермаков продолжал настаивать на своей версии, несмотря на то что он в компании большевистских палачей запечатлен на месте захоронения Царской Семьи. Соловьёв объясняет это только личными отрицательными свойствами Ермакова вместо того, чтобы вразумительно и логично попытаться ответить на естественно возникающий вопрос: какой резон самому Ермакову был в этом вранье. Когда он приписывает себе первенство в убийстве Царя, это вполне объяснимо тщеславными побуждениями. А в случае с мостиком, если там на самом деле погребена Царская Семья, о чём Ермаков как участник знает, чем можно объяснить тогда его упорство в отстаивании своей, заведомо лживой, версии, которая не сулит ему никаких благ, ничего, кроме неприятностей. Или он советской властью определён был на роль лжесвидетеля? Таковое исключить, конечно, нельзя, но нельзя также и утверждать определённо, не имея к тому неоспоримых доказательств.
То, что могила на Коптяковской дороге могла быть организована после падения власти Колчака, тоже вполне вероятно. Тем более что время, в отличие от июльской суматохи, было спокойное. Чекисты «порядок» навели, население затаилось в страхе (местные жители деревни Коптяки так были напуганы, что, как пишет В.А. Солоухин, уже в постперестроечное время ему с трудом удалось найти древнего деда, который согласился отвезти его на Ганину Яму, а меня, когда я там побывал в 1976 году, предупредили, что о Царской Семье даже заикаться нельзя – тут же сдадут), домик на переезде № 184 был необитаем: путевого сторожа Лобухина увезли в ЧК сразу же, как большевики вернулись в Екатеринбург, где он, естественно, сгинул. Видимо, Юровский вспомнил ему июльскую ночь 1918 года, коробок с бочкой и тёс из городьбы.
Возможности повторного захоронения придерживаются многие, кто не принимает за достоверный факт тот вердикт, который вынесен был Генеральной прокуратурой. В январе 1998 года от имени Зарубежной комиссии в адрес президента Б.Н. Ельцина
