Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти
Семейные каникулы. Слева — направо сидят: Стефа Маргулис, Люсьен, Рене и Шарль Хильсумы, Густав Бейлин. Во втором ряду: Стефа Бейлин, Гизелла Быховская, Марта Быховская, Юлия Горвиц, Роза Хильсум, Янина Морткович, Ханя Морткович, Якуб Морткович. В третьем ряду: Каролина, Самуэль, Флора, Геня, Маня Бейлины, Марыся, Юлиан, Генриетта Маргулисы. 1910 г.
Прабабка держала каждого в русле событий: Янине лучше, она сможет поехать уже в конце будущей недели, он уже в Кракове, поскольку в Закопанах очень холодно и ветер с гор. Скорее всего, поедут на 2 месяца в Нерву. Получила письмо от Розы, в воскресенье жду возвращения Гучо.
Старалась иметь связь со страной: Выпишите мне «Новую Газету» и «Курьер Поранны». Баловала себя: Сшила себе черное и серое платья, шелковые… Мы с Камилкой были на моцартовском концерте. А что до шубы, то мне она будет о. [очень] нужна, тут погода, как в Варшаве, и уже носят шубы, только будь повнимательнее в поиске оказии, ведь может пропасть или исчезнуть.
Интересовали ее и проблемы молодого поколения: Наказание Божеское с этими романами у Гутека… Манечке не обидно, что мальчики обручаются, а она еще нет?.. Относительно будущего Гени: что я могу тебе посоветовать, дорогая Флорочка?! По-моему, пусть еще годик посидит в Варшаве. Университеты никуда не денутся. А потом, когда старшая из Бейлиных решила учиться в Париже, утешала: «Хорошо понимаю ваши беспокойства в связи с отъездом Гени, разве я не переживала подобного с Камилкой, но что делать, жизнь наша теперь складывается, мне кажется, по житейскому опыту, не хуже, чем прежде».
В очередной раз в этой главе выплывает из Страны Мертвых тень Регины Бейлиной, которую все называли Геней. Такая же еле заметная и бледная, как ее исчезающий почерк на рассыпающихся листах бумаги для письма почти столетней давности. Я знаю о ней немного, однако в сохранившихся письмах проступает прекрасный и трогательный облик, хочется на мгновение задержать ее жизнь, зажечь для нее огонь воспоминаний, как в день поминовения усопших зажигают свечу на чьей-то темной и забытой могиле. Она была очаровательна. Это видно на фотографии. Добрая, чуткая и любящая. Уехала учиться в Париж в 1910 году вместе с братом Гучо.
Геня Бейлин, около 1911 г.
Оба стали жить у тетки Розы на улице St. Didier 5. «Розулька, как всегда, хорошая, славная, заботится о нас, купила Гучо шерстяные носки», — писала она сразу по приезде.
Что она изучала? Еще не знала, чего хочет. Была уверена лишь в том, что должна на какое-то время вырваться из Варшавы, поездить по миру, поискать свою дорогу. Ее мать Флора поддерживала стремления дочек Очень ей хотелось, чтобы благодаря высшему образованию они поднялись на более высокую ступень по социальной лестнице. И хоть самая старшая была хиленькая и легко уставала, одобрила ее отъезд, предостерегая лишь от излишнего переутомления. В одном из первых писем из Парижа Геня сообщала матери: Вчера была на инаугурационной лекции Кюри-Склодовской. Со мной был Гучо и проклинал меня, потому что ему было скучно, — лекция длилась полтора часа в битком набитой аудитории. Не буду на нее ходить, и Лютек это же советует, ведь у меня нет намерений заниматься химией или работать в химической лаборатории. В следующем письме отчитывалась: Пока хожу на геологию, начну еще и на эмбриологию, в этом году уж очень интересные лекции, может, пойду еще на физическую географию и физику.
А мать отвечала: Не мучь себя угрызениями совести, что мало занимаешься, побойся Бога, кто в твоем возрасте знает столько, сколько ты… Не забивай себе голову философией, лекции Бергсона для тебя еще трудны и ни для чего не нужны… Что же касается музыки, непременно пойди к Ландовской, адрес я тебе написала в предыдущей открытке (rue Jacob № 24 Hotel d’Angleterre) и посоветуйся с ней.
Геня сообщала о результатах визита: Ландовская сказала, что, поскольку она в Париже пробудет безвыездно 3–4 недели, она могла бы в течение этого времени давать мне уроки два раза в неделю, а потам уже только время от времени, когда будет приезжать. И теперь самое главное — это монета. Она говорит мне: — Я беру 40 фр. за час. От вас как от поляков могу брать половину, т. е. 20 фр. — Что на это сказать? Все считают, что для нее это очень мало, а я думаю, что для меня это страшно дорого. Так меня беспокоят эти деньги, что и представить не можешь — утешает лишь то, что только несколько недель, а потом занятия будут проходить лишь время от времени. Но откуда мне взять столько денег?
Позже писала: Я уже два раза с ней занималась — она столько наговорила обо мне и моей игре… Она меня очень хвалит, говорит, что со мной за один урок проходит столько, сколько с любым другим — за три, и что возлагает на меня большие надежды… Вместе с этими занятиями и тем, что она мне говорит, ко мне сразу вернулись все мои прежние мечты и желания… Она хочет привить мне стиль, — и поэтому только старинная классическая музыка, и при этом сама хочет давать мне уроки теории и гармонии, говорит, что я «у нее в руках». А поскольку она считает, что я должна слушать много хорошей музыки, нам дают через каждые два дня билеты на самые разные и лучшие концерты в Париже — она и ее брат, бесплатно. Она говорит, что это ее обязанность, присылает мне книги по музыке и т. д. Как Гучо верно замечает, это тоже плата, ведь мы много тратим на концерты (всегда два билета), самые дешевые места на галерке, стоячие — по 3 фр., а мы сидим на двенадцатифранковых. Но я же знаю, что это страшно большие деньги и прошу тебя, напиши мне откровенно, что ты об этом думаешь?
Густав Бейлин
Деньги находились, честолюбивые притязания семьи возрастали. Геня пыталась поверить в себя. Спустя год писала: Ландовская хотела взять меня на несколько дней с собой в деревню на этой неделе, но я отказалась, на что она, мне кажется, немного обиделась. Но она туда только перебирается, и рояля нет — что бы я там эти дни делала?.. Она постоянно мне говорит, что я такая способная, и просит, чтобы работала, а иначе загублю свой талант. Она говорит, что то, к чему другие приходят, работая месяцами, у меня есть в руках, надо только больше знать сочинений, и тогда выйдет толк.
Но как можно стать настоящим артистом, когда нет в тебе достоинства, когда живешь такими сомнениями и страхами: смогу ли, должна ли заняться чем-то более полезным, стоит ли давать мне столько денег? Когда нет и тени безоглядности и эгоизма, а проблемы других представляются важнее собственных? О чем думала Геня в Париже? Не о своей блестящей и обещаемой ей карьере любимой ученицы знаменитой Ландовской. Не о своих устремлениях и мечтах. А о том, чтоб при оказии прислать папочке консервированные ананасы, на распродаже купить тоненькие трусики и блузки по 6 фр. для матери (пора наступила элегантным вещам), аксамитовые повязки на голову и материал на платье для младших сестричек — Каролины и Стефании.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});