Анатолий Воронин - Второй пояс. (Откровения советника)

«Седой полковник» предложил посетить одно из подразделений, которое будет принимать непосредственное участие во втором этапе операции, — на мое усмотрение.

И вот тут я решил использовать представившуюся возможность, и по полной программе оторваться на «седом полковнике».

Буквально за неделю до этого мне пришлось выезжать в расположение 48-го БСГ. Этот горный батальон был командирован в Кандагар на три месяца, и прибыл в провинцию откуда-то из-под Кабула. Летом его изрядно потрепали в боях с «духами» в Панджшере, и в Кандагар он прибыл в сильно «урезанном» виде.

Сарбозы батальона видимо восприняли это как коллективную поездку на отдых в южную курортную зону. Они просто-напросто бездельничали, принимая солнечные ванны и набивая свои организмы звериной дозой дешевых фруктовых витаминов, коих на ту пору в провинции было навалом.

Но это относительно затянувшееся ничего неделание довольно быстро начало давать отрицательные результаты. Сарбозы, «снюхавшиеся» с местными шинкарями и наркоторговцами, все чаще стали попадать в поле зрения хадовцев. Несколько солдат просто исчезли. То ли они дезертировали, то ли их захватили в плен «духи».

Руководство Царандоя забило тревогу, и провело среди личного состава батальона небольшую «зачистку», после которой несколько наиболее недисциплинированных сарбозов загремели прямиком на посты первого пояса обороны. Причем, именно на те посты, которые чаще всего подвергались нападениям со стороны «духов».

После такой акции в батальоне произошел крупный дебош, переросший в массовое неповиновение приказам и распоряжениям командования. А это был уже серьезный симптом того, что в части не все в порядке с дисциплиной.

Командующий Царандоя — Мир Акай, его заместитель по безопасности Сардар и я были вынуждены выехать в мятежный батальон, и на месте разбираться в причинах всего произошедшего. В процессе коллективных и индивидуальных собеседований выяснилось, что в принципе-то все упирается в бытовую неустроенность военнослужащих.

И действительно, этот батальон, размещавшийся в полуразрушенном здании недалеко от площади с пушками, с первых же дней своего пребывания в Кандагаре был всеми забыт. Питьевую воду в подразделение никто не подвозил, и солдаты в поисках её вынуждены были мотаться по всей округе, таская за собой огромные емкости. С постельными принадлежностями и теплой одеждой тоже было не все в порядке. Половина солдат не имела нормальной обуви.

Короче говоря, бардак в батальоне был наиполнейший. И самое главное, за все это не с кого было спросить.

По прибытии горного батальона в Кандагар его командир выклянчил у Мир Акая недельный отпуск и улетел в Кабул к своей семье. Отец этого комбата занимал довольно высокий пост в одном из министерств ДРА, и, по всей видимости, комбат хотел воспользоваться его положением и связями, для того чтобы удрать из Кандагара. Однако из этой затеи у него ничего не вышло, поскольку за всем тем, что касалось в ту пору Кандагарской провинции, контроль осуществлял лично президент Наджибула.

Вместо одной недели комбата в подразделении не было больше полмесяца. За это время в горном батальоне и произошли те самые негативные процессы, которые потом пришлось устранять путем принятия радикальных мер.

По прибытии из Кабула комбат получил от Мир Акая капитальный нагоняй, а также одну неделю срока на устранение всех выявленных недостатков.

Недельный испытательный срок закончился накануне. Однако с контрольной проверкой ни я, ни Мир Акай в 48-й БСГ еще не ездили.

А действительно, почему бы ни свозить туда «седого полковника»? Пусть посмотрит, как идет подготовка «муртузеев» к серьезной операции.

Сказано — сделано, и через несколько минут мы уже были в 48-м БСГ.

В сопровождении десантников «седой полковник» обошел служебные помещения горного батальона, придирчиво осматривая все закоулки. Мы с комбатом и переводчиком Юрой пристроились сзади этой процессии.

Зайдя в дежурку, «седой полковник» возмутился тем, что там, кроме дежурной смены, находились лишние люди, которые чаёвничали и никак не отреагировали на вошедшего высокопоставленного шурави. По данному поводу он, обернувшись, высказал комбату свое неудовольствие. Майор, выскочив вперед, рявкнул на сарбозов. Только после этого те повскакивали с насиженных мест, недоуменно тараща глаза на вошедших. У меня сложилось такое впечатление, что сарбозы накурились чарза, и поэтому были такими заторможенными.

В самой большой комнате, приспособленной под казарму, «седой полковник» возмутился бардаком, который там царил. Мало того, что большинство двухъярусных кроватей были не застелены, но ко всему прочему на них лежали и сидели сарбозы. Один из них, сидя на подушке словно падишах, разложил перед собой детали разобранного автомата, упорно занимаясь его чисткой.

— Ну и бардак у тебя, майор, — «седой полковник» с таким брезгливым видом посмотрел на комбата, будто перед ним стоял не офицер, а какой-то чмошник, впервые попавший в армию. — И с этой сворой недисциплинированных разгильдяев ты собираешься воевать с «духами»?

Комбат сначала потупился, но через несколько секунд, гордо вскинув голову заявил.

— Эти бойцы два месяца тому назад геройски воевали с отрядами Масуда в Панджшере, и не заслужили такого обращения с ними.

«Седой полковник» даже растерялся от такой наглости майора, не зная, что ему и ответить.

По тому, как начало багроветь его лицо, я понял, что он сейчас сорвется. Предчувствия, меня не обманули.

— Мне что теперь, им за это жопы теперь лизать?! За что, скажи мне, пожалуйста, им деньги платят? За то, чтобы они, как положено, выполняли свои уставные обязанности! А это что такое? Это строевое подразделение? Это свора анархистов, и командир у них такой же раздолбай, как и они сами!

Стоя позади «седого полковника», я слегка толкнул его в спину, давая понять, что об этом не стоит говорить именно сейчас. По крайней мере, он мог все это высказать комбату один на один, где-нибудь в укромном месте.

Но было поздно.

По всей видимости, один из сарбозов, владеющий русским языком, понял смысл сказанного, и передал слова «седого полковника» остальным. Те, размахивая руками и крича, обступили нас со всех сторон. Один из сарбозов сорвал с себя дреши, обнажив торс. Грудь и левая рука у него были перебинтованы. Сарбоз на этом не остановился, и начал срывать бинты с груди, под которыми обнажился огромный шрам багрового цвета. Выкрикивая истеричные фразы, и тыча пальцем в шрам, сарбоз подошел вплотную к «седому полковнику».