Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
И вот, Долгоруков умер. В его архиве хранятся ценные материалы, собиравшиеся в продолжение многих лет. Там лежат, дожидаясь опубликования, его собственные записки. Эти, пока мертвые, бумаги грозят причинить правительству много неприятностей. К разоблачениям князя Долгорукова – представителя сугубо-дворянской России – чутко прислушивалась аристократическая Европа, которой имя его было знакомо по борьбе с Наполеоном III. Правительство не может не опасаться поэтому оставшихся после его смерти бумаг. В интересах, правительства, разумеется, обезвредить эти материалы, свести их значение к нулю. Смерть их обладателя создала для этого удобный момент: Александр II выразил желание во что бы то ни стало раздобыть все долгоруковские бумаги. И, понятно, III Отделение не замедлило, приложив к тому все свои старания, выполнить царское задание.
Любопытен тот факт, что мысль воспользоваться смертью Долгорукова и изъять из обращения его литературное наследство возникла не только в придворных кругах. Отдельные агенты III Отделения считали своим долгом преподать подобного рода совет руководителям охраны. Так, например, лондонский агент Балашевич-Потоцкий писал в Петербург: «После смерти Долгорукова Станислав Тхоржевский получил по его завещанию 25.000 фр., серебро, мебель и пр. Но вместе с тем обещал Долгорукову издать его политические записки – «Мемуары об России», которые Герцен оценил в 50.000 фр. Говорят, что они заключают ядовитые вымыслы против нашего правительства. Герцен обещал содействовать изданию и ездил в Лондон для свидания с Трюбнером[51] относительно публикации. Но Трюбнер потерял значительную сумму денег в истекшем году по случаю воровства в его магазине и навряд решится взять на свое иждивение громадное издание. Переселение Тхоржевского в Лондон еще не решено и только совершится, если Трюбнер примет участие в издании. Записки эти, но словам очевидца, весьма вредны, особенно для юношества. Зная вполне характер Тхоржевского и его жадность к деньгам, легко через опытного агента купить все бумаги Долгорукова»[52].
Обстоятельства перехода наследства Долгорукова к Ст. Тхоржевскому довольно подробно освещены в литературе. Н.А. Огарева-Тучкова в своих воспоминаниях рассказывает, что летом 1868 г. «А.И. Герцена вызвали в Берн к Долгорукову, который, видимо, прощался с жизнью и желал видеть Герцена еще раз».
«При князе в то время находился его сын, выписанный им с год тому назад из России. Тяжелый нрав Долгорукова, – пишет она, – и тут сказался: больной был постоянно недоволен сыном. Чувствуя себя с каждым днем хуже, он хотел найти виновного в этом ухудшении, подозревая сына и желая, чтобы Герцен был посредником между ними. Роль эта была очень трудная, и Александр Иванович старался уклониться от нее. Самого Долгорукова он знал очень поверхностно, а сына вовсе не знал. Вдобавок, строптивый характер Долгорукова бросался в глаза; нельзя было безусловно верить его подозрениям; а с другой стороны – сын не внушал Александру Ивановичу ни малейшей симпатии…
Кончилось тем, что Долгоруков потребовал от сына, чтобы он немедленно уехал, что Петр Владимирович только тогда будет покоен, когда между ним и сыном будет большое расстояние, и просил Герцена передать это молодому князю. Герцен колебался. Тогда Петр Владимирович сам высказался сыну – и очень резко и жестоко, и может быть, совсем незаслуженно. Долгоруков позвал Тхоржевского, который, по просьбе князя, находился тоже при нем, и сказал ему: «Пошлите за нотариусом, хочу переменить свое завещание, не хочу ничего оставлять сыну, будет с него того, что он получит в России. Я оставил вам 50.000 фр. и все, что в доме ценного: серебро, часы и пр., теперь хочу вам оставить весь свой капитал, находящийся за границей». Вместо радости, князь увидел в лице Тхоржевского смущение: «Зачем, Петр Владимирович, я очень вам благодарен. Зачем менять завещание, это будет несправедливо», – заговорил он робко.
Князь рассердился не на шутку на Тхоржевского: «Я вам не обязан давать отчет в своих поступках, – вскричал он энергично, – пошлите за нотариусом, я так хочу». Тхоржевский тогда понял, что нельзя раздражать больного, или, верней, умирающего; а между тем он ни за что не хотел перемены в завещании, считая, что капитал должен принадлежать сыну, который лишался наследства только от подозрительности и вспышек отца. Поэтому он решился не входить с князем в споры, а когда Долгоруков вспоминал о нотариусе, Тхоржевский выходил поспешно из комнаты, будто бы для того, чтобы послать за нотариусом, и, разумеется, ничего не предпринимал. Когда Петр Владимирович вспоминал о завещании и спрашивал, почему нотариус так долго не является, Тхоржевский отвечал, что его дома не было, но что он обещал скоро прийти; больной успокаивался, а время и болезнь шли своим чередом. Другого завещания не было написано, благодаря деликатности совершенно бедного Тхоржевского.
Вскоре князь Долгоруков умер. […] Впоследствии Тхоржевский мне говорил, что из серебра и прочих вещей ничего не взял, потому что заметил, что сыну Долгорукова было жаль расстаться с этими фамильными вещами»[53].
Рассказ Огаревой-Тучковой несколько дополняют Т.П. Пассек и письма Герцена к Огареву. 7 июля 1868 г. Герцен писал своему другу из Люцерна:
«Получил письмо от сына Долгорукова, с просьбой от отца – приехать проститься. Тхоржевский пишет, что Петр Владимирович хотел телеграфировать и опять хотел меня назначить душеприказчиком или распорядителем. Он все боится за бумаги и думает, что у сына инструкция. […] Я написал ответ сыну, что, считая себя правым в нашей размолвке, я готов забыть ее перед торжественной минутой смерти и готов приехать, если и после его приезда Долгоруков считает это нужным. Письмо Тхоржевского сконфуженно – он как-то неясно выражается насчет юного принца. С одной стороны, жестоко отказать умирающему – и я готов ехать, но видеться с сыном мне бы не хотелось»[54].
Герцен все же вскоре поехал в Берн, откуда 11 июля между прочим писал Огареву:
«Долгоруков очень плох. […] Мне он был рад без меры, но без шума, – он постоянно жмет мне руки и благодарит. Верит он во всем мире мне одному и моему наместнику Тхоржевскому»[55].
Пережив у постели больного в высшей степени тяжелые дни, Герцен покинул Берн, оставив при князе своего «наместника» Тхоржевского. Вскоре князь умер, передав, действительно, как оговаривается и Т. Пассек, «всю свою движимость и бумаги Тхоржевскому, весьма заботливо оберегавшему больного в последний год его жизни»[56]. К этому Станиславу Тхоржевскому, главным образом, и предстояло III Отделению подпустить своего агента[57].
Известно,
