Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов
Зунделевич хоть и не был теоретиком, но был хорошо образован, много, хотя и несколько бессистемно, читал, прекрасно знал не только иврит и идиш, но и немецкий и английский языки. В спорах он проявлял немалые диалектические способности. Писать Зунделевич не любил[520], но оставшиеся от него документы обнаруживают в нем неплохого стилиста и умного, логичного, четкого, подчас ироничного и на редкость здравомыслящего человека.
Стоит также затронуть и личную жизнь Зунделевича. Михайлов свидетельствует: «На женщину его взгляд был до странности идеален. Он мог любить ее только духовно, чисто отвлеченно. Раз развивалась привязанность, она убивала у него всякую чувствительность»[521].
Гуревич, впрочем, рассказывает, что, когда он в беседе с Зунделевичем с иронией отозвался о своем сердечном увлечении, тому это не понравилось: «…он запротестовал и начал меня убеждать в красоте и благородстве чувства любви». Гуревич добавляет: «Однако сам он вряд ли подвергался много этому чувству. Или, может быть, он, сознавая весь риск, которому подвергался всю жизнь, не хотел подвергнуть другое существо страданиям и печальной судьбе, если бы оно связалось с ним»[522].
Племянница Зунделевича, известная сионистка Р. О. Кломпус, слышала в юности, что у него был роман с Верой Фигнер[523]. Никаких других данных на этот счет не имеется. Но взаимная симпатия, бесспорно, имела место между Зунделевичем и младшей сестрой Веры Евгенией Фигнер, которую судили с ним на одном процессе[524] (подробнее об этом – позже), и Кломпус в старости могла и перепутать сестер. Однако нам представляется маловероятным, что дело тут дошло до чувственных отношений.
Забегая вперед, отметим, что, когда Зунделевич содержался в 1880-х годах в Нижне-Карийской тюрьме, у него, согласно мемуарам Ивановской и Прибылева, возникло сильное чувство к одной из каторжанок находившейся неподалеку Усть-Карийской женской тюрьмы. Скорее всего, он знал эту арестантку еще на воле, поскольку общение заключенных двух тюрем не допускалось. Возможно, это была сама Ивановская.
Контакты (видимо, путем переписки) Зунделевича с любимой женщиной прервались в 1890 году в силу двух обстоятельств: а) их вероятный брак по тогдашним законам требовал от него перемены религии, а он, как уже писалось, считал для себя крещение морально невозможным и даже, по словам Ивановской, смотрел на это как на преступление; б) 13 сентября 1890 года Зунделевич по распоряжению каторжного начальства был отправлен из Нижне-Карийской тюрьмы в Акатуйскую, и этот отъезд сыграл роковую роль в отдалении от него той, которую он так любил.
По-видимому, эта каторжанка как раз в то время вышла на жительство в так называемую вольную команду, то есть могла жить на поселении вне стен тюрьмы, относительно свободно перемещаться в пределах этого поселения и не была обременена каторжными работами (Ивановская, кстати, была одной из тех, кто оказался в вольной команде с 12 сентября). Это давало надежду на то, что Зунделевич, тоже выйдя в вольную команду, будет рядом с ней. Но вспыхнувшая было мечта о личном счастье оказалась разбита, и Зунделевич чувствовал себя несчастным человеком. Он долго отходил от пережитого потрясения[525]. Попыток создания семьи Зунделевич больше никогда не предпринимал.
Место Зунделевича в «Народной воле» и его деятельность в этой организации
«Народная воля» первоначально – вплоть до декабря 1879 года – не имела ни своей программы, ни своего устава. Идеи, идущие от Северного и липецкого ИК, были общеизвестны, но их предстояло четко и ясно сформулировать, соединить с экономической частью общенароднических воззрений и т. п. Что же касается структуры «Народной воли», то тут все было более понятно, и принятый, по всей видимости, в конце 1879 или начале 1880 года устав ИК, как и появившиеся во второй половине 1880 года Общие правила организации[526], развивали принципы, заложенные гораздо раньше, еще со времен «Земли и воли».
Тут сразу стоит оговориться, что «Народная воля» существовала одновременно в двух своих ипостасях – как партия и как организация. Разницу эту наиболее четко и ярко объяснил Михайлов:
Партия – этот неопределенная группа людей единомыслящих, не связанных между собою никакими взаимными обязательствами. Организация же, кроме непременного условия единомыслия, предполагает уже известную замкнутость, тесную сплоченность и полную обязательность отношений. Партия заключает в себе организацию, но последняя определенно ограничена в себе самой. Партия – это солидарность мысли, организация – солидарность действия[527].
Во главе организации «Народная воля» стоял ИК, все члены которого были равноправны, но признавали безусловное подчинение большинству. Основные решения принимались на общем собрании членов ИК. Из его состава выбиралась администрация (чаще называвшаяся Распорядительной комиссией), в которую, согласно уставу, должно было входить пять человек, но в реальности всегда входило только трое. Она ведала всеми текущими делами в промежутке между собраниями ИК. В подчинении ИК находились агенты-помощники (агенты 1-й степени) и агенты-исполнители (агенты 2-й степени). ИК мог пополняться из числа агентов 2-й степени при рекомендации пяти членов-поручителей (на практике их обычно бывало меньше). В состав «Народной воли» входило множество групп, в частности: 1) вассальные (напрямую подчиненные ИК); 2) союзнические (связанные с ИК договором); 3) местные (близкие к вассальным, но имевшие некоторую самостоятельность в ведении своих дел)[528].
Первый состав народовольческого ИК выбирался петербургскими членами новой организации в последней декаде августа – сентябре 1879 года. Туда вошло 20 человек – все члены липецкого ИК (кроме Гольденберга), Вера Фигнер, Н. К. Бух, Т. И. Лебедева, Любатович, а также Зеге фон Лауренберг, Иванова, Исаев, Сергеева и Якимова из группы «Свобода или смерть». Естественно, что членом ИК стал и Зунделевич. В Распорядительную комиссию были выбраны Михайлов, Тихомиров и Квятковский[529]. Хотя Зунделевич и не вошел в этот орган (может быть, сам не захотел войти), его роль в этот период была очень большой – Тихомиров, перечисляя в 1923 году членов ИК, включил его в число «крупнейших людей комитета» и отвел ему 4-е место, поставив впереди только Михайлова, себя и Желябова[530].
За два с половиной месяца пребывания в «Народной воле» (то есть до дня своего ареста 27 октября 1879 года) Зунделевич: 1) был членом комиссии по разделу «Земли и воли» между «Народной волей» и «Черным переделом»; 2) совершил поездку в Европу для доставки в Петербург динамита и переговоров о сотрудничестве Лаврова и левого либерала М. П.
