Виталий Сирота - Живое прошедшее

Подобные истории дядя Саша рассказывал с самым серьезным видом, внимательно глядя на меня голубыми глазами.

Дядя Саша остался в моей памяти тактичным человеком с широкими интересами, твердыми понятиями о плохом и хорошем, с открытыми и добрыми эмоциями. С ним было интересно и легко.

Любимым нашим занятием в деревне был сбор грибов и ягод. Собирали помногу. Двигали нами азарт и желание сделать заготовки на зиму. Особенно замечательными получались соленые грузди. Секрет был не только в качестве грибов, но и в местной воде, и в использовании крупной, грубого помола соли.

Первый раз Егор попал в лес в два с половиной года. Я донес его до красивой полянки и посадил в серединке на сухом высоком месте. Он сидел, а мы вокруг собирали грибы.

Когда Егор подрос, бабушки стали приглашать его в гости на чай, и он ходил чаевничать из избы в избу. Чай на местной воде получался очень вкусным, особенно когда приготавливался в самоваре. На стол выставлялись деревенские пироги с ягодами, грибами или рыбой, иногда свежий мед. Егор даже исподволь «провоцировал» такие чаепития, принося от нас бабушкам муку и яйца для пирогов. Сын любил неторопливые беседы за чаем, и бабушки, соскучившиеся по обществу и новостям, с удовольствием его слушали. Егор вообще был замечательным рассказчиком. Одной нашей вологодской родственнице Егор как-то по дороге из леса в деревню рассказывал историю Робинзона Крузо. Родственница, по ее словам, как завороженная, слушала малыша два часа и очнулась, только когда Егор сказал, что Робинзон собирался жениться на Пятнице.

Егор ездил в Леушкино лет до четырнадцати. Он хорошо знал лес, местные приемы ловли рыбы и среди тамошних жителей, довольно закрытых, был глубоко своим человеком. Думаю, что жизнь в деревне была для него крайне полезна, научив естественно общаться с самыми разными людьми. Когда маленький Егор осенью возвращался в Ленинград, он говорил с вологодским «акцентом» и использовал весьма грубые выражения, за что мы даже получали замечания от воспитателей в детском саду. Но эта специфика речи исчезала через пару месяцев.

Каникулы в Леушкино запомнились полной отрешенностью от городских проблем, сильным вкусным запахом трав и сеновала, лесным и луговым простором, чистым лесным воздухом. Проснувшись утром, мы с Егором старались не лениться и выкупаться перед завтраком в маленькой холодной речке. Ключевая вода обжигала и даже чуть сводила ноги. Но тем вкуснее был после этого завтрак.

К концу августа у нас набиралось много варенья, ягодной настойки, сухих, маринованных и соленых грибов, а в первые годы и меда. (Потом, к сожалению, рой улетел, пасека опустела.) Все это богатство надо было как-то вывозить в Ленинград.

Эта проблема возникала не только у нас. На лето в деревню приезжало человек десять родственников местных жителей, гостей и дачников. Уезжали все примерно в одно время, в конце августа. Пешком с грузом идти никому не хотелось.

За несколько дней до отъезда мы с сыном обходили дома отъезжающих и спрашивали, не собирается ли кто-нибудь сходить в Норобово и договориться с тамошним трактористом. Никто не собирался, ни у кого в этом не было надобности. Тогда мы шли заказывать «трансфер» для себя. Это была ходка в общей сложности километров двадцать в оба конца.

Как-то во время такого путешествия, на подходе к Норобово, мы увидели в поле пасущихся быков. Быки были видны издалека – выглядели они как холмы или мамонты. Увидев нас, они стали приближаться. Было довольно страшно, пришлось сойти с дороги и лесом обогнуть поле. Придя в Норобово, мы поделились с жителями пережитыми страхами. «И не говорите, милые, мы этих быков трактором в коровник загоняем. Не сегодня-завтра кого-нибудь насмерть укатают». «Что же делать?» – спросили мы. «А вот как укатают, так и убьем их к такой-то матери», – ответили нам.

Договорившись с трактористом, возвращались в Леушкино уже к ночи.

В день отъезда утром в лесу раздавался шум трактора, и вскоре он останавливался у нашего дома. Мы начинали спешно вытаскивать свои ведра, ящики и рюкзаки. Когда мы поднимали головы, чтобы закидывать все это в тракторную телегу, оказывалось, что она уже занята дачниками, которых мы недавно обходили. Люди основательно и уютно сидели на подстилке из свежего сена. Чувствовалось, что они с удовольствием напились чая и, не торопясь, загодя, собрались в дорогу. Приходилось просить немного подвинуться и дать нам место. Вскоре трактор с полной тележкой пассажиров трогался.

По приезде в Норобово, пока мы спрыгивали с телеги, снимали багаж и расплачивались с трактористом (исключительно заранее приготовленным спиртным), наши попутчики исчезали, прямо-таки бесшумно растворялись в утреннем тумане. А мы с сыном, оставив Татьяну у груды нашего багажа, шли в деревню договариваться о машине до Вологды. Через какое-то время мы возвращались на грузовике и – о чудо! – наши тракторные попутчики вновь материализовывались – они стояли молча (всегда молча!), готовые к погрузке. Чуда, разумеется, здесь не было: пока мы с Егором искали машину, они пили чай и грелись у знакомых в ближайших домах, а услышав шум мотора, подходили к нашему багажу. Погрузившись в кузов, стучали по крыше кабины, и машина трогалась. В городе попутчики один за другим выходили в нужных им местах. Прощались немногие. Наш дом был последним. Мы выходили, расплачивались с водителем и отпускали машину. С годами история наших выездов обогащалась новыми, такими же сюрреалистическими деталями.

Так, один раз пассажиры плотно друг к другу лежали на сене на дне тракторной тележки. Она сильно кренилась в лужах, почти зачерпывая воду мелкими бортами. Среди нас оказался человек средних лет в очень добротном, чуть старомодном костюме. Видимо, он, местный уроженец, гостил у родственников. После очередной ямы он веско и проникновенно сказал глубоким, приятным голосом: «Буду пролетать через Москву, скажу, чтобы поправили дорогу». Надо заметить, что лет через десять после этих событий дорогу действительно «поправили» и от Вологды до Норобово стал ходить рейсовый «пазик».

Однажды, едучи в тележке, разминулись с редкой встречной машиной – новым, чистеньким, высокосидящим грузовиком военного образца. Он аккуратно ехал по самой обочине дороги, где было повыше и посуше. В кабине рядом с водителем прямо сидела молодая подтянутая женщина. «Инструктор райкома. Едет на проверку», – сказал кто-то из попутчиков. Все промолчали, но чувствовалось, что все «помыслили» в ее адрес что-то одинаково недоброе. Впрочем, думаю, большинство моих спутников хотели бы оказаться на ее теплом месте; она была для них своим и понятным человеком. Проехав примерно половину пути из деревни до Вологды, мы отпустили трактор и стали ждать попутную машину. Накрапывал дождь. Мы с Егором развели в сторонке костер. Наши попутчики с удовольствием подтянулись к огню. Костер догорел и задымил. Все потихоньку отошли от едкого дымка на обочину дороги. Дождик не прекращался. Просто стоять и ждать было скучно и неуютно. Мы с сыном снова развели приветливый костер. Все снова неприметно, тихо и как-то очень естественно оказались у огня. Этот цикл – «разжигание – молчаливый подход к огню, затухание костра – молчаливый отход» – повторялся раз пять-десять. При этом никто ни разу не подкинул в огонь ни веточки и не сказал ни единого слова.