Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко

Щедрого гонорара хватило ненадолго. Ириб ощутил вкус роскоши. Теперь ему нужны были деньги, много денег. Он сочиняет слоганы, которые тогда называли девизами, придумывает флаконы парфюмерным фирмам и делает эскизы украшений. Выдумывает хрустальную бижутерию для Дома Лалик, ткани-брошки для лионских шелкоткацких мастерских, продвигает новые материалы вроде эбенового дерева из индонезийского Макасара, изучает возможности применения акульей кожи…

Судьба делает две подряд попытки познакомить его с Шанель: он ухаживает, а потом и женится на актрисе Жанне Дири, для которой Шанель шила шляпы и платья; потом открывает свой бутик на улице Фобур. В белой витрине, сверкающей тысячей кристаллов, он выставляет барочную мебель, безделушки оригинального стиля, а также немало предметов современного декоративного искусства — то, что уже называлось словом «дизайн». Когда начинается война, его не берут в армию из-за диабета, и он принимается выпускать агитационную газету. У этого человека внутри вечный двигатель: отчего-то вдруг Ириб решает пересечь Атлантику. Оказавшись на той стороне океана, Ириб первым делом разводится с актрисой, а потом женится на богатой наследнице, настоящей американской красавице Мейбл Хоган. Парочка поселяется в Голливуде, где Ириб находит работу консультанта. Он делает декорации к фильмам, пытается и сам снимать кино, сочиняет сценарии и изменяет Мейбл направо и налево. Вскоре Голливуд опротивеет ему, и он вернется в милую Францию, где снова начнет сочинять рекламу маркам «Пежо», «Ситроен», ювелирному дому Мобуссена, фабрикантам различных марок шампанского и крупным судоходным компаниям… Он неутомим и плодовит. Он берет Париж с боя.

И тут Кокто знакомит его с моей матерью.

Вероятно, — я так полагаю, — Ириб решил, что вот он — его главный приз, последний бриллиант в его короне победителя. Женщина, овеянная мировой славой, чье состояние исчисляется миллионами, а красота освящена романом с членами королевских семей. Последнее, вероятно, имело в его глазах большой вес, как и все выскочки, Поль Ириб трепетал перед аристократией. Он любил аристократию даже больше, чем деньги. Жаль только, что ни одной невесте из этих кругов, даже дурнушке, не позволили бы выйти за него. Что ж, придется довольствоваться деньгами.

Чем он привлек мою мать? Может быть, она просто чувствовала себя одинокой и несчастной? В конце концов, двое последних ее любовников удалились из ее жизни с поспешностью, напоминавшей бегство. Или ее привлекло глубокое сходство их натур, ведь они оба были художниками и захватчиками, в них обоих странным образом сочетались трудолюбие и авантюризм, жадность к роскоши и легкомысленное отношение к деньгам? Как бы то ни было, но вот они, стоят посреди гостиной — он в черном фраке, она в белом платье, словно новобрачные перед алтарем. Их взаимное притяжение не заметит только слепой. Мне даже неловко стало смотреть на них, словно я наблюдала за актом физической любви. Они отдавались друг другу взглядами.

Я отвернулась и увидела Мисю, Мисию Серт. Она тоже смотрела на Шанель и Ириба, и лицо у нее было растерянное. Я поняла, что мы чувствуем одно и то же, и любезно приветствовала польку. Она посмотрела на меня недоверчиво, привыкшая к моему холодному обращению, потом прошептала, глядя на витрину с какой-то диадемой:

— Он погубит ее, можете мне поверить, Катрина. Он уже расправился с двумя женами, выдоил из них по капле все состояние, приторговывал телом первой жены, актрисы. Положим, она и без него успешно освоила это ремесло… Еще в двадцать лет он был альфонсом, жил с пожилой и богатой дамой… А как ловко Поль вытягивал из меня деньги? «Мися, душенька, заложи свое ожерелье, нам не хватает на ужин с шампанским! Я выкуплю его завтра же, как только получу гонорар»! Как вы думаете, выкупил ли он хоть одну драгоценность? Нет!

— Мне кажется, нужно обладать очень хорошим аппетитом, чтобы разорить Габриэль, — утешила я Мисю.

— Несомненно, — согласилась она, и вдруг я поняла, что Мися, жалкая, вульгарная Мися, до сих пор преданная своему коротышке мужу, который оставил ее ради молодой натурщицы, тоже влюблена в Ириба. И если она и испытывает досаду, то вовсе не из-за убывающего состояния моей матери, а потому что ей, Мисе, нечем платить Полю Ирибу за любовь.

Я вовремя поселилась в «Легком дыхании», вовремя завела себе собаку и другую, отличную от материнской, жизнь. Ей больше не было до меня дела. Ни до кого. Рискну сказать, что она полюбила Ириба так, как не любила никого, даже Боя. Во времена романа с Боем она была еще молода и не умела ценить чувства, но теперь… Она безумствовала.

Ириб опасался афишировать их связь до своего развода, и тогда Шанель купила замок, даже два замка: один неподалеку от Монфора, другой у городка Листе, поместье Мениль с нешуточным участком — около четырехсот гектаров! Рвы, заполненные водой, красные и белые башенки, рощи и поля, погреба со старинными винами… Этот замок мог выдержать многодневную осаду целой армии. Определенно, Шанель пока не приходилось закладывать жемчуга, чтобы купить Полю шампанского, но это была уже серьезная трата.

Однако он платил ей сторицей, и не только на ложе любви. Ириб взялся представлять ее интерес в Обществе производителей духов. Шанель считает, что эти ловкие братья-евреи обкрадывают ее? Он сумеет с ними разобраться.

— Он разъярился, как лев, — делилась со мной подробностями Шанель.

«Еще бы!» — думала я. Ирибу, должно быть, невыносима мысль, что все денежки, которые уходили в карманы братьев Вертхаммеров, могли бы попасть в его бездонный карман.

Чтобы выказать ему благодарность и найти для него дело, которым он был бы увлечен настолько, чтобы не хватило времени и сил на других женщин, Шанель возродила для него газету «Свидетель». Разве у нее не хватило б денег для того, чтобы купить целое издательство? В знак благодарности Ириб придал ее черты аллегорическому персонажу своих рисунков, прекрасной Марианне, олицетворяющей Францию. Шанель говорила об этом сдержанно, но я чувствовала, что она растрогана и польщена.

Любовники вели кочевую жизнь, быть может, это было желание Ириба, в чьих жилах, говорили, текла кровь баскских цыган. Из замка они переезжали в поместье, из поместья — в отель «Ритц». Весточки от матери приходили из самых неожиданных мест, и я не знала бы, где ее застать, если бы она мне понадобилась. Впрочем, зачем она может мне понадобиться? У меня служба в клинике, работа над статьей, прогулки с Плаксой, который вырос и стал прекрасным храбрым псом, преданным мне до последней жилочки… А когда я понадоблюсь ей — она позовет меня сама…