Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко

Все же она дала мне знать, что отделывает для себя приемную над бутиком на улице Камбон.

— Ириб сам хочет декорировать ее для меня. Так мило…

У нее был голос размякшей, одуревшей от любви женщины. Конечно, Ириб не тратился на отделку. Он только рисовал эскизы и фонтанировал идеями, не стесняясь в деньгах.

А квартира и в самом деле оказалась роскошно отделанной… Глядя на работу Ириба, я вдруг поняла, что матери всегда не хватало смелости. Или она была излишне осторожна. А он не боялся обвинений в дурном вкусе — был выше этого. И тут тоже в нем сказывалась цыганская кровь, он любил броское, яркое, обожал золото и различные диковинки.

Шанель бы никогда не поместила в прихожую деревянные статуи венецианских мавров, никогда не наводнила бы квартиру скульптурными изображениями животных: хрустальная лягушка, которая, по китайским поверьям, приносит счастье, медный верблюд, две деревянные оседланные лошади, большие фигурки оленя и лани из патинированной бронзы, да ко всему пасущиеся повсюду львы. Знак зодиака Шанель — Лев. Прелестная эклектика: египетские маски, православные иконы, греческие статуи, смешение стилей и эпох. В столовой камин обрамляют позолоченные кариатиды, стол эпохи Людовика XIII может вместить двадцать гостей.

Мать не любила садиться за стол одна. Для нее трапеза была удачным способом побеседовать, а не временем набивать живот. Что неудивительно, если вспомнить, как мало она ела…

— Прошу тебя, приезжай к обеду, когда у тебя будет свободный день. Мы так редко видимся…

Меня поразили эти ее слова. Значит, она не все на свете забыла в своей любви к Ирибу? Может быть, настоящее чувство, пробудившееся в ней, дало толчок и другим чувствам — материнству, например? Она принимала меня так ласково, интересовалась моими делами — в кои-то веки! И однажды сказала, когда гости разошлись:

— Катрина… Я, может быть, выйду замуж.

— Я рада, — сказала я.

— Правда? Мне казалось, ты сердишься… или ревнуешь…

Ну что я могла ей ответить? Я сердилась и ревновала ее ко всему на свете, к мужчинам и женщинам, к ножницам, которые она держала в руке, к картинам, на которые она мимолетно смотрела. Но мне нужно было только немного внимания, только капельку любви. Теперь я получила это. И хотя я знала, что ее любовь ко мне — только отраженный свет ее любви к Ирибу, я все равно была благодарна. И ей, и ему.

Теперь она хотела видеть меня чаще, как будто для ее счастья нужен был свидетель. С Мисей она не виделась. Я знала, что Мися ревнует и не желает этого брака. Я не могла не радоваться тому, что полька устранилась наконец из нашей жизни. Мама часто приезжала за мной, мы ездили в театр, посещали концерты, покупали вместе всякие вещички. Мы вели себя, как мать и дочь. Идиллию не нарушали даже отъезды Шанель в «Ла Паузу». С любовью выстроенный когда-то ею уголок наконец пригодился. Виллу телефонировали, и она звонила мне, словно и правда скучала и хотела слышать мой голос. Ей хотелось знать мое мнение по разным вопросам, и она приглашала меня на празднества, куда в другое время ей бы и в голову не пришло меня позвать.

— Не хочешь ли ты сходить на бал «Великий век»? У меня есть для тебя костюм.

— Тебе надо продемонстрировать модель? Тогда лучше позвать манекенщицу. Не думаю, что смогу подать твою модель в выгодном свете.

— Глупышка, — не обижалась Шанель. — Мне просто хочется, чтобы ты поехала на бал и повеселилась там.

И я ехала, бешено кружилась в вальсе, торжественно приседала в менуэте и спасалась под утро бегством от маркиза в напудренном парике, который непременно хотел поцеловать меня.

И вдруг все рухнуло. Утром двадцать первого сентября Ириб умер от инфаркта на руках у Шанель, на ее глазах.

Она не плакала. Она почернела от горя и молчала. Страшно было смотреть на эту статую воплощенной скорби. Я приехала так быстро, как смогла, но не увидела ни одной пролитой ею слезы. Быть может, их и не было вовсе.

Мать опиралась на мою руку, когда мы шли за гробом, и я хочу верить, что это послужило ей утешением. Нам обеим. Я думала — почему судьба так наказывает ее? Почему она раз за разом теряет своих любимых? И почему то же самое происходит со мной? В чем мы провинились? Какой урок нам хочет дать Бог? Или это просто совпадение? Нет, не может быть.

— Что теперь? — спросила я у нее, когда мы вернулись в опустевший дом. Прислуга вся куда-то попряталась. Даже оливы в роще, казалось, старались не шуметь листвой.

— Теперь? — переспросила она меня. — Теперь только работа. Никаких мужчин. Никаких романов. С меня хватит. 

Глава 16

— Забастовка… Забастовка… — ворчала где-то в глубине дома Полина, моя пожилая «прислуга за все». — Придумали невесть чего… Барышень расстроили…

Барышни — то есть я и Шанель — сидели в гостиной «Легкого дыхания». Я сидела, а мать то и дело вскакивала и начинала метаться по комнате. Плакса, расположившийся под моим креслом, тихонько скулил, и тогда я трепала его за ухо, чтобы успокоить. Мать приехала ко мне с утра в самых расстроенных чувствах.

— Что это, моя дорогая? Я не понимаю. Я отказываюсь понимать! Я иду в собственный дом. В дом, который я от начала и до конца создала своими собственными руками. И что же? Меня туда не пускают! Пикет! Какое отвратительное слово! Звучит так, как будто хочет меня укусить. Что оно значит?

Я сочувственно кивала. Ответов ей не требовалось. Она и сама прекрасно понимала, что это значит. Шанель превосходно разбиралась в текущей политической ситуации, будь то реоккупация немецкими войсками левого берега Рейна или переформирование правительственного кабинета. На прошлых выборах одержал победу Народный фронт, и теперь в палате депутатов заседали сто сорок социалистов и семьдесят два коммуниста. Новое правительство утвердило оплачиваемые отпуска, сорокачасовую рабочую неделю, профсоюзы и коллективный договор, но вот странно — именно после этих благих решений на страну обрушились массовые забастовки. Впрочем, так ли уж это странно? Знаю по себе — если пару дней поспать подольше и не принимать по утрам холодный душ, то на третий день встать рано — уже мука, а ледяная вода — пытка…

Как бы то ни было, страна оказалась дезорганизованной. Не ходили поезда, стояли заводы. В нашей клинике персонал не бастовал, моей милой Полине такое и в голову бы не пришло, и потому я, как и мать, долгое время не замечала текущего положения дел. Шанель вдохновенно готовила весеннюю коллекцию, отдавая этому все силы, все нервы.

— Мне нужно было утереть нос этой нахалке Скьяпарелли. Омар на заднице, надо же такое придумать! И вот теперь эти засранки буквально убили меня, как будто выстрелили в меня из пистолета.