Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко

— В этом гадком старом доме? Но, Вороненок… Позволь, я куплю тебе что-то более современно и удобное.

— Замок? Как кузену Андре?

Я порой подшучивала над ней из-за замка, который она купила своему племяннику, своему настоящему племяннику Андре Палассу. Настоящий замок в Пиренеях, со своим виноградником и винодельческим заводом. Она тогда немедленно предлагала тоже купить мне замок — любой, какой я только захочу. И мы обе смеялись, потому что было ясно: замок мне не нужен. И теперь она привычно улыбнулась и только промолвила:

— Иногда я удивляюсь тебе. Ты можешь жить в роскоши, не работать до конца своих дней… а вместо этого тратишь жизнь и силы на душевнобольных.

— Боюсь, я не могу так переоценивать наши состояния, — сказала я ей. — Всякое может произойти, например — война… Кризис, как в Америке. Деньги обесценятся, состояния распадутся в пыль. Что тогда я буду делать? Буду доктором. Люди не перестанут рождаться и болеть никогда. Так лучше работать сразу, чтобы не терять навыка. Тем более что моя работа доставляет мне радость. И ты ведь могла бы сейчас не работать, а жить в свое удовольствие — денег тебе хватит до конца жизни.

— Моя работа также доставляет мне удовольствие. И потом…

— Что?

— Честолюбие, Вороненок, честолюбие…

Вилла «Легкое дыхание» перешла в мое владение. Я отказалась от штата прислуги, который мать непременно хотела мне навязать. Как и она, я терпеть не могла, чтобы по дому мельтешили посторонние люди, совали нос в мои дела и вещи. Я договорилась с женщиной из ближней деревеньки, которая жила раньше в прислугах, и она согласилась убирать и стряпать для меня.

— Но тебе ведь страшно будет одной в этом огромном доме, только с пожилой прислугой! — убеждала меня Шанель. — Возьми Рикардо, шофера!

Рикардо был испанец с мрачным и взрывным нравом. Он отличался огромной физической силой — мать рассказывала, что он как-то голыми руками перевернул вверх тормашками автомобиль, шофер которого не пожелал уступить ему дорогу. Пока Рикардо занимался этим, Шанель и побледневший от ужаса шофер стояли поодаль. Потом, для того чтобы вернуть автомобиль на колеса, понадобилось четверо дюжих мужчин.

Я отказалась:

— Рикардо сам страшнее всего, что может со мной произойти в этом доме!

— Тогда хотя бы заведи собаку.

Шанель напомнила мне о давней традиции — на вилле всегда жили собаки.

— Я подарю тебе щенка, — обещала она.

Я видела, что ее еще что-то беспокоит, и она спросила:

— Ты сказала о кризисе… Что, деньги в самом деле могут пропасть?

— Да, и деньги, и акции, и ценные бумаги… Они просто становятся пшиком.

— А что тогда будет иметь цену? Недвижимость?

— И недвижимость может упасть в цене. Но я же не финансист, мама. У тебя наверняка найдется кто-то, кто может дать тебе подробную консультацию. Наверное, драгоценности никогда не упадут в цене.

— Драгоценности… — повторила мать, и я видела, что она задумалась.

Я переехала на виллу «Легкое дыхание», открыв для себя всего лишь три комнаты — гостиную, кабинет, спальню. Перевезла кое-какие свои книги и вещи. Я была заново очарована Гарше, близостью Булонского леса, тишиной и прохладой парка Сен-Клу. Париж с его суетой и показным шиком отошел от меня. Я наслаждалась трудовыми днями и спокойными ночами. Мне хотелось быть строгой, чистой и аскетичной. Я даже убрала со своей постели все подушки и перину, оставив набитый водорослями матрас и жесткий валик. Я испытала приступ паники, когда приехавший Рикардо кроме щенка в корзинке привез мне еще и записку от матери. Она писала, что нанесет мне визит в воскресеньем утром — «посмотреть, как ты устроилась».

Но вопреки моим опасениям наша встреча прошла превосходно. Шанель привезла гостинцев: новых нарядов, сластей, книг, поводок и ошейник для собачонки, пластинок для патефона. В костюме из белой шерсти она выглядела ослепительно и сразу все похвалила: поданный завтрак, мой бытовой аскетизм и даже отсутствие подушек на кровати:

— Помогает от морщин на шее!

Я видела — она какая-то новая, приподнятая. Такое бывало, когда в ее жизни появлялся новый мужчина, и она еще не была увлечена им, нет — но уже чувствовала приятное предвкушение, пред-влюбленность. Я снова позавидовала молодости ее чувств… Я ожидала, что Шанель пригласит меня на обед, на котором познакомит с новым возлюбленным, но приглашение последовало иное.

— Я хочу устроить на улице Фобур выставку бриллиантов.

— Э-э-э, — только и сказала я.

Я не знала, что и ответить. Мать всю жизнь — всю предыдущую жизнь! — очень резко высказывалась об украшениях. Она говорила, что бриллианты напоминают ей о составлении завещания: что носить драгоценности, все равно что привязать к себе банковский чек; что фамильные украшения пахнут могилами. С тех пор, как она занялась производством бижутерии, она не раз говорила о том, что бриллианты носят женщины, которые не умеют носить бижутерию. Она сняла позорный колпак с фальшивых драгоценностей. Не раз богатая клиентка посматривала на броские, крупные украшения от Шанель с недоверием. В ней боролось сорочье пристрастие к блеску и буржуазное уважение к золоту. А Шанель говорила, смеясь:

— Они ведь гораздо красивее настоящих. Взгляните на этот поддельный изумруд! Он больше и красивее, чем любой камень, который можно купить за деньги!

Клиентка радостно улыбалась в ответ на тонкую улыбку Шанель. Бедняжка не понимала, в чем дело. Шанель с какого-то момента полюбила носить украшения вперемешку, настоящие с поддельными, и изумруд, на который она указывала клиентке, как раз и был настоящим камнем огромной стоимости. Ей подарил его Вендор.

— Не про этот ли изумруд ты говорила, что выбросила его за борт? Уж не нашла ли ты его в желудке той камбалы, что была подана за обедом.

— Я зарабатываю деньги своим трудом и не имею обыкновения ими швыряться. А камбала была суховата, не находишь?

Этот фокус Шанель проделывала не раз. Зачем? Она не хотела вызывать зависть. Маленькая модистка носит поддельные украшения. Ей не нужен был щекотливый интерес, зависть и шепотки за спиной.

— Для женщины твоего ума ты высказалась слишком уж лапидарно, — заметила Шанель, и в этом словечке, которое она раньше никогда не употребляла, я снова почувствовала присутствие мужчины. — Я думаю написать в каталоге, с чего это я начала заниматься драгоценностями, а то, пожалуй, возникнет слишком много вопросов.

— А почему ты стала заниматься драгоценностями? Ведь не из-за того нашего разговора о кризисе? Мне бы не хотелось знать, что я…

— О, ну, может быть. Частично. На самом деле я думала об этом давно. Видишь ли, в прошлом роскошь доставалась слишком легко. Обломки аристократии прогуливали наследства. Бесценные бриллианты попадали в цепкие лапки содержанок. Я находила тогда фальшивые драгоценности забавными. Они были лишены снобизма. Теперь же к бриллиантам вернулась их истинная цена. Они снова — то, что должны значить. И я собираюсь возвратить их женщинам. Заставить их хотеть бриллианты… А те, у кого не хватит денег на настоящие украшения, — будут покупать у меня фальшивые. Они даже лучше, ты ведь знаешь.