Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
«Главное — увернуться от падающего соседа и оторваться на несколько шагов от конкурентов, — разрабатываю я стратегический план. — Ну а дальше — дело техники!»
Мой папа был тренером по лыжным гонкам, и я с детских лет много времени проводил в расположенном неподалеку от дома Битцевском лесопарке, где наматывал круги на лыжных трассах. Привычку эту я сохранил и в зрелые годы и не бросил ее после освобождения. Меня и сейчас можно встретить в том же парке, на тех же трассах.
Несмотря на набранный вес, со словами «Ну сейчас я вам покажу, как надо ездить» я сжимаю зубы и что было сил рву вверх по аллее коньковым ходом. Пролетев аллею на одном дыхании, я мигом возвращаюсь назад и, поразив снежками несколько целей, устанавливаю местный «мировой» рекорд. Это был мой звездный час!
Зрители немеют — от меня никто не ожидал такой прыти. Мой стремительный марш-бросок не остается незамеченным приглашенными журналистами. Они осветили это событие в местной газете, напечатав статью с моей фотографией под названием «Вместо Куршавеля — Мелехово…». Из надежных источников мне стало известно, что статья эта имела большой резонанс в местных кругах и стала предметом обсуждения на коллегии и планерке УФСИН Владимирской области. Для меня статья обернулась профилактической беседой с сотрудниками оперативного отдела колонии, после которой я всегда обходил стороной многочисленных журналистов, полюбивших приезжать в нашу образцово-показательную колонию. К большому недовольству начальника оперативного отдела, его вызывали на ковер и ругали за то, что Переверзину в колонии курорт устроили! После такого разбора полетов количество недоброжелателей у меня увеличилось на еще одного человека, очень опасного и влиятельного.
Рекорд вызвал уважение среди осужденных и поднял мой авторитет в колонии. Андрей скажет мне, человеку, прозанимавшемуся полжизни борьбой: «А мы думали, что ты бумажный человек. Тяжелее ручки ничего не поднимал…»
Еще долго зэки говорят мне: «Ну, Иваныч, ты даешь! Молодец!» — и жмут руку. Каждый день мне приносит новые знакомства, порой очень интересные. Я обрастаю связями в криминальном мире. Сотрудники колонии, напротив, мне кажутся все на одно лицо, и я долго не могу запомнить, кто есть кто. Я путаю режимника с оперативником, начальника воспитательного отдела с пожарником, и долго пристаю к Роме Е. Тыкая пальцем через решетку локального сектора в проходящих мимо людей в форме, я не устаю его спрашивать: «А это кто? А это?»
Мой рекорд был отмечен поощрением в виде дополнительной посылки или передачи. Получив заслуженную награду, я вернулся на шапочное производство. Здесь меня ждут другие рекорды…
Глава 29
Шапки
В колонии ждут представителей заказчика шапок. Приедут, будут ходить, смотреть, проверять качество. Шапки только с виду кажутся одинаковыми. На самом деле у каждой свой неповторимый облик. Идет много брака. Если мех плох, то на месте стыка или изгиба образуется залысина. И как ни натирал я это место железной щеткой, шапка лучше не становилась. От бригадира я получаю ответственное задание. Мне поручается наполнить несколько коробок отборными, идеально сделанными шапками. Польщенный таким доверием, я целую смену занимаюсь этим конкурсным отбором. Вскоре около меня появляется несколько коробок с готовым для показа товаром. Наступает ответственный момент, мой час пробил. В цех заходят женщины и идут ко мне. С ловкостью фокусника я задвигаю далеко под стол только что сделанные шапки, достаю и начинаю любовно расчесывать заранее приготовленные. Женщины удовлетворенно смотрят, берут у меня из рук изделия и довольно кивают. Открывают стоящие рядом коробки, тоже заранее приготовленные, и видят те же расчудесные шапки. Зря я не крикнул: «Караул, люди! Вас обманывают!» Зря я не достал коробочку с лысыми шапками! Не суждено мне сделать карьеру в этом цеху — впереди меня ждет черная неблагодарность…
В воздухе стоит взвесь пыли. Весь в пыли снаружи и внутри, я без устали пакую шапки. Цех работает на полную мощность, выдавая свою продукцию. Закрывая очередной заказ, зэки поднажали и выдали на ура дополнительное количество шапок, которые я физически не успеваю обработать. Во время обеда с разрешения бригадира я остаюсь на своем рабочем месте и мирно продолжаю обрезать нитки, нежно причесывать и складывать в коробки шапки в непривычно пустынном цеху. Заходит несколько людей в форме, среди них — начальник режимного отдела колонии майор Морозов. Он торжественно объявляет мне, что я нарушил распорядок дня, не пошел на режимное мероприятие.
«Как же так? — пытаюсь оправдаться я. — А как же план, норма выработки?»
«Я к производству отношения не имею», — отрезает он и пишет на меня рапорт.
«Вкалываешь, как раб, и еще выговор за это получаешь!» — думаю я и возвращаюсь в отряд. Возмущению моему нет предела, во мне все кипит. В лице Миши К. я нахожу благодарного слушателя, готового выслушать мои излияния. Взамен мне приходится выслушивать его.
«Какие-то существа в черных мешках дают мне немыслимый срок! — громоподобным голосом возмущается он. — Какое они имеют на это право? За что?»
Мы говорим с ним на одном языке, и я его хорошо понимаю.
Через несколько дней меня вызывает начальник отряда и под роспись дает ознакомиться с постановлением о наложении взыскания. Я пишу: «С постановлением не согласен, буду обжаловать в суде».
«Не с того начинаете, Переверзин, — зловеще говорит он мне. — Не советую вам судиться с колонией — сразу обрастете новыми взысканиями. Да и вообще, еще проверить надо, чем вы там занимались — может, подкоп рыли или ширпотреб шили».
* * *
Я жду адвоката и записываюсь на прием к хозяину. Он недавно сменился. Прежний, сделав головокружительную карьеру, стал начальником УФСИН Владимирской области. Его место занял экс-начальник производства, милейший человек, подполковник Окунев. Человек редкой интеллигентности для этой службы, он недолго проработает в системе. Случайно попав в тюремное производство и сделав неплохую для этой систему карьеру, он добровольно уволится по собственному желанию. Именно добровольно, так как с заметных должностей с такой формулировкой увольняют, как правило, за серьезные проступки, граничащие с уголовными делами.
К моему удивлению, я очень быстро попадаю к нему на прием. Отстояв небольшую очередь, я захожу в кабинет хозяина и вижу аквариум, в котором мирно плещутся пираньи. Он слышал о деле ЮКОСа и понимает его суть. Проявляя некоторое подобие сочувствия, он слушает мою историю о взыскании. Вопрос решается тот же час. Он при мне звонит начальнику цеха и приказывает выписать мне внеочередное поощрение, досрочно снимающее ранее наложенное взыскание. Довольный, что мне не придется судиться с колонией, я радостно возвращаюсь в отряд.
* * *
В отряде шум и гам, громко играет музыка, суета. Снуют туда-сюда зэки, барак переполнен. Кто-то играет в нарды, кто-то сидит и пьет чай. Редко кого заметишь с книгой. ПВРка забита народом, просматривающим очередной боевик. То и дело в барак заходит начальник отряда. Он оглядывает свои владения и выискивает нарушителей. Одно из самых любимых его занятий — вытаскивание из-под матрасов трусов и носков, спрятанных осужденными. Каждые два часа в барак заходит дежурный прапорщик и пересчитывает склонных к побегу. Обстановочка еще та, не полежишь на шконке, не расслабишься после рабочего дня. Я то и дело ловлю взгляды дневального отряда — Саши Серебрякова. Он зорко следит за мной и докладывает обо всем увиденном и услышанном завхозу и отряднику. Агентурная сеть полностью охватила барак. Рома Е. пересказывает наши разговоры напрямую своему боссу — оперативнику майору Власову, которого он называет папой. Несомненно, «папа» был многодетным и имел множество «сыновей». Другой оперативник, капитан Мишанов, имеет своих агентов и регулярно захаживает в каптерку к завхозу, где за чашкой чая они обсуждают происходящее в отряде. После его ухода в каптерку бежит дневальный и несется в умывальник мыть грязные чашки.
Однажды завхоз Фома спросит меня: «Знаешь, почему тебя так не любят мусора?»
Я не знал ответа на этот вопрос, так же как не знал и о том, что они меня не любят.
«Они считают, что ты государство ограбил!» — говорит он.
Понятно, что для них я был источником и первопричиной всех их несчастий — неустроенности в жизни, маленькой зарплаты, необразованности, алкоголизма и прочих бесчисленных бед.
Обстановка тяготила меня, и я хотел вырваться из этого окружения. Постепенно у меня сложилась четкая и очень подробная картина жизни колонии. Я узнаю о существовании на территории профилактория, где есть небольшой спортзал. Профилакторий — дом отдыха, где зэки могут отдохнуть от режима. Сюда попадают передовики производства, активисты и прочие люди, нужные администрации. Попасть в дом отдыха становится моей мечтой на ближайшие полгода.
