Бернард Хаттон - Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945

После встречи с лордом Саймоном я сообщил британскому правительству сначала устно, а затем в форме письменного протеста, что я прилетел в Англию как парламентер. Я привел следующие доказательства:

1. Я прилетел в Англию по своей воле. У меня не было с собой оружия, а в пулеметах моего самолета не было патронов.

2. Сразу же после своего прибытия я заявил герцогу Гамильтону, что я приехал, чтобы положить конец войне, и хочу сделать по этому поводу предложения британскому правительству.

3. Очевидно, британское правительство не признало истинными заявления германского правительства о том, что я действую не от его имени, – иначе оно отказалось бы разговаривать со мной. Наоборот, британское правительство три недели спустя после публикации немецкого заявления устроило мне встречу, на которой присутствовали свидетели и стенографисты. На эту встречу оно прислало второго человека в империи после короля, который подчеркнул, что явился сюда от имени британского правительства, чтобы выслушать мои предложения и обсудить их.

Итак, следует принять во внимание, что такое отношение проявляют только к человеку, которого британское правительство признает посланником.

Через несколько дней после встречи с лордом Саймоном я сломал ногу. Врач, под видом морфия, вколол мне яд для мозга, причем в шприце было 50 кубических сантиметров раствора! Воздействие этого яда я почувствовал очень скоро. Чуть позже мне снова сделали инъекцию морфия[8], на этот раз в меньшем объеме, после чего мне наложили гипс.

В тот же самый день из британского военного министерства прибыл бригадный генерал доктор Рис, который расспрашивал меня о причинах моего поведения. Он был настроен очень дружелюбно и пообещал провести расследование. На следующий день он явился снова, но его отношение ко мне сильно изменилось. Резким тоном он заявил, что я стал жертвой тюремного психоза и все мои беды происходят от самовнушения, на самом же деле со мной обращаются очень хорошо. Но самым страшным было изменение его глаз. Они стали словно стеклянными и подернулись какой-то дымкой. Разубедить его и доказать правильность моих обвинений я не смог. Доктор Дике, ухаживавший за мной, дал мне какие-то таблетки[9], которые, по его заявлению, должны были снять боль и заставить меня уснуть.

Но они оказали совсем другое воздействие. Мой мочевой пузырь закрылся, и в течение целых суток я не мог его опорожнить. Врач посоветовал мне пить побольше воды, но это только усилило мои страдания. Тогда я попытался обмануть врача, делая вид, что я пью таблетки, которые снимут спазм мочевого пузыря. Я знал, что, если выпью хотя бы небольшую часть этих таблеток, спазмы, из-за которых мой пузырь закрылся, начнутся снова. Я несколько раз повторял этот эксперимент, и результат всегда был одним и тем же.

Когда же я отказался принимать таблетки, они, очевидно, стали подсыпать то же самое вещество в пищу. Я заметил это, проделав еще один эксперимент. Когда, чтобы уменьшить боль, я стал пить совсем немного воды, они принялись сильно пересаливать мою пищу, чтобы заставить меня побольше пить. Среди моих тюремщиков был некий лейтенант М., который отличался исключительной вежливостью. Впрочем, совершенно ясно, что он не мог поверить в то, что таблетки вызывают такой страшный эффект. Он сказал, что такие вещи в Англии совершенно невозможны. Однако ради эксперимента он принял одну из таблеток, которые я для него отложил. Когда же он явился ко мне на следующее утро, я не смог получить ответ, чем же завершился его эксперимент. От его вежливости не осталось и следа, а в глазах появилось такое же странное выражение, как и в глазах бригадного генерала Риса. Через несколько дней он снова стал выглядеть нормально, но поведение его осталось прежним. Через несколько дней лейтенант М. был произведен в капитаны, перескочив через звание старшего лейтенанта, и сообщил мне, что в британской армии такие случаи происходят крайне редко, и то только на фронте. Столь же быстрое повышение получил и лейтенант С, повторивший, без особого успеха, один из моих экспериментов.

Конечно, все это делалось для того, чтобы у меня сдали нервы. Тем же самым объясняется и то, что книги и газеты, которые мне давали читать, были строго ограничены. Мне сказали, что во всей Англии невозможно купить книг Гете. Нельзя их позаимствовать и в частных библиотеках, объяснили мне[10].

То же самое можно сказать и о немецких книгах по истории. Я не мог получить немецкие учебники по высшей математике или медицине. Лишь время от времени мне приносили несколько английских книг. Один раз мне дали английский роман о мальчике – ровеснике моего собственного сына. Каждая страница заставляла меня вспоминать о нем, и все это было сделано для того, чтобы я понял, что надежды увидеть его у меня нет, а если я его все-таки увижу, то к тому времени превращусь, сам того не осознавая, в сумасшедшего. Потом один из моих врачей спросил, будет ли моя семья горевать, если со мной что-нибудь случится. «Конечно», – ответил я. Тем не менее он произнес: «Будем надеяться на это». Здесь он совершил ошибку, ибо в тот же день другой офицер задал мне тот же самый вопрос и отреагировал на мой ответ той же самой фразой.

9 сентября 1941 года меня посетил лорд Бивербрук, и я высказал ему мои соображения по поводу недавно начавшейся германо-русской войны.

Через несколько дней, 15 сентября 1941 года, я послал британскому правительству протест по поводу получаемого мной лечения. До этого я уже высказывал свой протест по этому поводу коменданту моей тюрьмы. Я описал несколько случаев, произошедших со мной. Не важно, случилось ли это с ведома британского правительства или нет, оно все равно должно нести за них ответственность. Я ожидал, что правительство тут же займется расследованием этого скандала и накажет виновных. Кстати, моя честь никоим образом не была задета подобными методами лечения, пострадала лишь честь тех, кто приказывал со мной так обращаться. Ответа я не получил.

Я не стал передавать свой протест по официальным каналам, поскольку о нем, несомненно, стало бы известно германскому правительству. Проинформировать его мог швейцарский посланник. Я же хотел уберечь фюрера от всего этого. Явившись в Англию по своей собственной воле, я сам вверг себя в пучину страданий и должен был выбраться из нее сам.

После того как с меня сняли гипс, я был переведен в комнату, окна которой выходили на улицу. Каждый день в течение нескольких часов на ней тренировались мотоциклисты, и мне объяснили, что я был помещен неподалеку от школы мотоциклистов чисто случайно. Позже мне сообщили, что в этой школе обучалось шестьдесят человек. И конечно же дорога, проходившая прямо под моими окнами, была выбрана для тренировок опять же по чистой случайности. Рев, издаваемый моторами, был слишком громким даже для мотоциклов, и это можно объяснить тем, что глушители были сняты специально. Если не тренировались мотоциклисты, то в течение всего дня, с небольшими перерывами, раздавалась пулеметная стрельба. Над домом, на ужасающе низкой высоте, кружили самолеты.