Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…» - Кора Давидовна Церетели
Альберт Мкртчян:
Однажды нам, пацанам, дали похоронку.
Мы обрадовались и с криками «ура!» принесли конверт пожилой женщине. Мы думали, что это письмо с фронта…
Фрунзик на всю жизнь запомнил этот случай. В фильме он должен был играть человека, который приносит матери похоронку на ее последнего, четвертого сына… Он чувствует, что если сделает это, то просто сойдет с ума. И возле церкви почтальон начинает есть этот бумажный конверт. Пытается быстрее проглотить бумагу, чтобы никто не заметил.
…Эпизод мы снимали в городе нашего детства, в Гюмри. Фрунзик три дня не выходил из гостиничного номера, пил. Потом вышел небритый, с синяками под глазами, и сказал: «Теперь я готов сниматься в этом эпизоде». С ролью он играл, как кошка с мышкой, – за три дня превратился в старика-инвалида.
Фрунзику всегда было мало участвовать в фильме просто как актеру. Он никогда не был послушным исполнителем режиссерского замысла. Вот я, мол, такой белый лист, делайте из меня что хотите. Лепите хоть как пластилин… Такого никогда не было. На репетициях он всегда продолжал сам работать над образом, предлагать, пробовать варианты, импровизировать. Так было на всех фильмах и со всеми режиссерами. А в случае с «Песнью прошедших лет» он был особенно активен, стал внедрять в текст не только свои слова, но и постоянно предлагать собственное прочтение эпизодов.
«Песнь прошедших дней»
Делал он это очень тактично, деликатно, стараясь не обидеть постановщика. Режиссеры, как известно, люди амбициозные. С ними особо не поспоришь. А вот Фрунзика они почему-то всегда терпеливо выслушивали и принимали во внимание.
Азат Гаспарян41:
Как-то собравшись вечером после съемки в вестибюле гостиницы, мы, как обычно, шумно обсуждали прошедший день, делились новостями, просто болтали… Такая разрядка после напряженного трудового дня… Фрунзик, в это время озабоченно что-то обдумывавший, вдруг подошел ко мне с весьма неожиданной просьбой:
– Эта сцена с похоронкой мне не очень нравится, – сказал он. – Что-то у меня к ней сердце не лежит. Тут, мне кажется, у Альберта что-то не получилось. (Альберт был режиссером и автором сценария.)
– Я его старший брат, и, понимаешь, как бы он не обиделся, если я скажу ему об этом сам. Дай-ка я тебе продиктую эту сцену, как я ее себе представляю, а ты завтра ее прочтешь, как будто сам придумал… Идет?
Я возразил:
– Но это же будет так нескромно с моей стороны!
Я был тогда молодым актером, только начинал свою деятельность в кино, благоговел перед своим режиссером, и чтобы предложить ему свою интерпретацию – такого и в голову мне не могло прийти!
Но Фрунзик так посмотрел на меня… Ему невозможно было отказать. И он стал мне диктовать… Получились целых две страницы текста – совершенно нового варианта нашего эпизода.
На следующий день мы с Фрунзиком в гримуборной готовимся к съемке. Фрунзик закончил гримироваться и уступил мне место в кресле у зеркала. Альберт сидел рядом на стуле и давал указания гримеру. Фрунзик стоял у меня за спиной и выжидающе на меня смотрел (я видел его в зеркале). Нечего делать… Запинаясь и путаясь, стал произносить заготовленные заранее слова:
– Альберт Мушегович! Сцена, которую мы сейчас начинаем снимать, мне что-то не очень… Конечно, она замечательно придумана, просто замечательно! Центральный эпизод в фильме. Но я вот вчера что-то долго обдумывал ее и на паре страниц кое-что набросал, как я ее себе представляю. Если вы не возражаете, я мог бы вам прочесть… Можно?
– А ну-ка, давай! – сразу согласился Альберт и, к моему удивлению, стал внимательно слушать. Ни разу даже не перебил меня. Когда я закончил, он, лукаво улыбнувшись, спросил:
– Это что? Небось, Фрунзик тебе продиктовал?
Фрунзик, который с независимым и равнодушным видом слушал весь этот разговор, стоя у меня за спиной, вдруг бурно отреагировал:
– Что ты? – возмущенно закричал он. – Я-то тут при чем? Как я мог предложить такую чепуху! Как мне такое могло прийти в голову!
Альберт отобрал у меня рукопись, внимательно прочел ее и рассмеялся. Мы стали снимать. И как я был удивлен – в фильм попал вариант Фрунзика. Весь… Слово в слово.
Валентина Иванова42
«Танго нашего детства»
Критики долго не могли определить: «Танго…» – это мелодрама или комедия? И как к ней, собственно, относиться? Ведь, казалось бы, перед нами на экране смешная история одного супружеского скандала, по-южному суетная и шумная. Что же кроется за ней? Что в этой истории израненного и неудачливого человека, вернувшегося с войны и решившегося вдруг, на диво собственной жене и соседям, нарушить свою прежнюю жизнь и уйти к другой женщине?
«Танго нашего детства». Рубен – Ф. Мкртчян, режиссер – А. Мкртчян, Сирануш – Г. Новенц
Думается, такого Рубена, каков Фрунзик Мкртчян в «Танго нашего детства», никто, кроме него, сыграть не смог бы. И прежде всего потому, что для всей этой простой и печальной, хотя по-южному суматошной житейской истории фоном могли служить только улицы Ленинакана. «Так и другого актера можно снять на этом фоне!» – могут сказать. Но уроженец Ленинакана, который мальчишкой бегал по его булыжникам, – совсем другое дело. Как его Рубен, который ушел отсюда на войну, оставив жену и двоих детей. И сюда же вернулся – но уже порядком побитым и покалеченным. А выхаживала его женщина, которая – и надо же такому случиться! – тоже оказалась из Ленинакана, и с той же улицы, и подруга его жены. И не в том дело, что жена постарела, а дети повзрослели, а в том, что мечется теперь (в буквальном смысле слова!) Рубен между – нет, не долгом и любовью, – а долгом одним и долгом другим. Долгом семье – да можно ли это назвать долгом? И долгом выходившей его женщине, но ведь и это долгом не назовешь. На глазах всей улицы (в театре это был бы древнегреческий хор) он
