Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Осмотрев внимательно прекрасный алтарь, мы вышли из церкви и направились на площадь. По дороге отец Иоанн, оказавшийся притом очень веселым и остроумным собеседником, рассказал мне, что церковь выстроена на деньги, пожертвованные некоторыми русскими, которые и теперь не забывают ее, что во время обедни он постоянно провозглашает многолетие нашему Императору, царствующему дому и всему русскому народу. Вспоминал с видимым удовольствием о своем путешествии по России, о Москве, Петербурге, Киеве, Троице-Сергиевой Лавре и других святых местах на Руси, высказывал самые горячие симпатии ко всему славянскому миру и к протекторату России… И вообще проявил свой недюжинный ум, проницательность и трезвый, светлый взгляд. Незаметно подошли мы к площади. Здесь я увидел страшную суету: женщины и девушки, разостлав на земле холсты, со всех изб чуть не бегом таскали всевозможное угощение довольным казакам: пироги, лепешки, жареные гуси, утки, куры, разные фрукты, сласти и прочее – всего в страшном изобилии (очевидно, они еще ранее позаботились об этом); мужчины носили исключительно водку и вино.

Для меня и священников был приготовлен стол и скамейки. Старейшины окружили меня и просили, чтобы я разрешил наших лошадей подержать болгарам, пока казаки пообедают. Сначала я не решался на это, опасаясь, как бы турки из гор не напали на нас врасплох, и хотел даже немедленно отправить разъезд, но братушки уверили меня, что не предвидится ни малейшей опасности и что, наконец, на всех возвышенных пунктах в окрестностях стоят конные юнаки[132], которые тотчас же дадут знать об опасности условными знаками. Оказалось, что болгары уже сами организовали разумную охранительную службу, и я со своею полусотней совершенно спокойно отдыхал под охраной юных милиционеров[133], воинов-крестьян, пробуждавшихся из векового рабского состояния к самостоятельной гражданской жизни.

Усевшись за стол, я с аппетитом занялся истреблением болгарских яств, запивая их очень хорошим красным вином. Духовные отцы тоже оказались молодцами по части выпивки и закуски и ничуть не отставали от меня. Казаки, разместившись на земле, шумно и с аппетитом ели, любезничая с угощавшими их веселыми болгарками. Лошади наши оставались под присмотром болгар всех возрастов, причем на одно животное приходилось чуть ли не десять коноводов. Каждый считал за особую честь и удовольствие держать казачьего коня. Во время трапезы болгары рассказали мне, между прочим, что на их селение несколько дней тому назад нападали черкесы и башибузуки, отступавшие от Дуная, с намерением отнять у них скот, лошадей и каруцы[134].

Жители решились отчаянно защищать свое имущество: все выходы из деревни были забаррикадированы, стар, млад и даже женщины вооружились вилами, ломами, железными прутами и проч. Кто же имел ружья и ятаганы[135], вышли в поле и образовали особый отряд, действовавший активно. Черкесы и башибузуки, не ожидавшие такого энергичного сопротивления, были отбиты с уроном, а ободрившиеся болгары начали даже преследовать отступавшего неприятеля, вооружаясь оружием убитых. Стоявшие возле меня два молодых болгарина, в доказательство своей победы, показали мне две магазинки, отбитые ими у черкесов. Я похвалил храбрость братушек и сказал, что если их хорошо вооружить и обучить, то они, наверное, не уступят в мужестве русским воинам и что скоро вот, когда мы освободим их, они будут иметь свою собственную армию. Слова мои быстро облетели толпу, и она радостно начала кричать «ура». Многие упрашивали меня дать им оружия и патронов, чтобы они могли защищаться от нападения башибузуков. Я, конечно, не мог удовлетворить их желание, но посоветовал отправить депутацию к генералу Гурко в Тырнов, который, может быть, и выдаст им часть турецкого оружия.

Отдохнув, таким образом, часа полтора и изрядно подкрепившись, мы распростились, наконец, с гостеприимными и радушными жителями д. Горные Раховицы, уселись на коней и двинулись дальше. Перед выездом я предложил священнику денег за угощение себя и казаков, но он энергично отказался принимать плату, а окружавшие нас старики стали тоже его подталкивать и уговаривать не брать денег. «Ну, в таком случае, – предложил я, – примите эти монеты на вашу церковь и, когда будете молиться за нашего царя и сражающихся русских воинов, зажигайте постоянно свечи…» Священник и окружавшие его почетные жители остались, видимо, довольны моим предложением, и маленькое недоразумение окончилось обоюдным согласием.

При выступлении полусотни с площади на казаков вновь посыпались свежие цветы из группы хорошеньких юных болгарок, которые провожали нас даже за окраину селения. Прощание с жителями было самое искреннее, дружеское. Крепким рукопожатьям и теплым пожеланиям не было конца. Громкие крики провожавших нас болгар долго еще раздавались по пути нашего следования.

Было около семи часов вечера, когда мы через Дольние Раховицы доехали до Ласковац и расположились на ночлег бивуаком близ дороги на Осман-Базар и к востоку от деревни версты на полторы. Так же как и в Раховицах, нас встретили здесь жители очень радушно и упрашивали ночевать в самой деревне. Но я не рискнул на это, потому что, по слухам, в горах рыскали шайки башибузуков, и можно было ожидать ночного нападения. На бивуаке же опасность была гораздо меньше, а боевая готовность, напротив, больше.

Жители немедленно доставили нам на бивуак сена, соломы, дров и разных съестных припасов – всего в изобилии. Старшина деревни (чордбаджий), по собственной инициативе, сейчас же назначил несколько братушек в охрану – на помощь нашим казакам.

Ночь прошла совершенно благополучно, тихо. Утром я направил один разъезд на юг в горы, а с другим двинулся сам по дороге к Осман-Базару. Кроме жителей-турок, убегавших со своими пожитками, мы никого не видели.

Часов в 11 я встретился с уланским разъездом отряда генерала Леонова[136], поделился с ним своими сведениями и узнал, что неприятельских регулярных войск близко нет.

Вернувшись на бивуак, я собрал полусотню и прямой дорогой направился обратно к Тырнову, куда и прибыл около 4-х часов дня. По пути валялась масса разного турецкого тряпья, ранцев, манерок[137] и даже патронов, которые они бросали при поспешном отступлении из Тырнова.

О результатах своей миссии я доложил командиру полка.

28 июня сотня наша занимала аванпосты верстах в шести по направлению к Габрово, а на следующий день, 29-го, мы двинулись через деревушку Калофер и присоединились к маленькому авангарду генерала Рауха[138], шедшего впереди всего передового отряда генерала Гурко. Главная цель последнего состояла в том, чтобы овладеть Балканами, которые представляли на пути движения русской армии вторую после Дуная серьезную преграду. Так как самый удобный из проходов – Шипкинский, сильно укрепленный турками и обороняемый значительными силами, очень трудно было взять с той стороны, откуда враги ожидали нас, т. е. с севера, то очень умно и хитро решено было в главной квартире пробраться как-нибудь неприятелю в тыл и овладеть проходом с юга, со стороны Казанлыка, откуда нашего появления совершенно не ожидали, действуя в то же время и со стороны Габрово.