Георгий Яковлев - Никита Изотов

— Подожди, почему Никифор? — перебил писатель. Изотов смущенно пожал плечами, сказал, что вот так получилось, вроде как «без меня меня перекрестили». Два года назад дело было. Московский корреспондент у него в шахте побывал, обушком даже в забое потюкал, дома посидел, чаю попили, обстоятельно все так расспросил. Ну а жена его дома всегда Никишей звала. Так корреспондент и записал в блокнот. А потом в заметке поставили подпись «Никита Изотов». Пошла ему почта со всей страны — Никита да Никита.

— Да я уж привык, — заулыбался Изотов. — Обругал, правда, корреспондента при встрече. Чтоб, говорю, тебе мышь за пазуху. Помирились.

Смеялись ударники, развеселился и Горький, хлопал себя по коленям, переспрашивал:

— Выходит, корреспондент в роли батюшки выступил, перекрестил тебя в Никиту?

— Выходит.

— Не навернул ты своего «крестного»? — Горький, тая в густых усах улыбку, показал кулак, но неожиданно закашлялся, лицо у него покраснело от напряжения.

Все знали, что Алексей Максимович болен, и потому притихли.

— Дак не виноват корреспондент, он парень хороший, — продолжал Изотов, деликатно не глядя на писателя. — Он ведь статью отослал, везде — «Н. Изотов». В редакции вдруг решили мое письмо напечатать и полным именем подписать. Позвонили из Москвы в Горловку, а наш заведующий шахтой отвечает: «Да я всех шахтеров уважительно по фамилии называю. Товарищ такой-то».

— Выкрутился!..

— Да нет, Алексей Максимович, заведующий тоже мужик хороший.

— А плохие люди есть на вашей шахте? — уже серьезно спросил Горький.

— Не знаю, не встречал… Алексей Максимович, извините, гляжу, курите вы много, вредно же… — Он запнулся, смотрел сочувственно.

— Сам не балуешься? — вместо ответа спросили Горький.

— Сызмальства не дымил.

— А как насчет этого? — Горький показал на стакан.

— Не-е, можно сказать, не употребляю. Пиво вот люблю, — заулыбался Изотов.

Улыбнулся и Горький, грустновато так сказал:

— Что ж, ничего не сделаешь, привычка. В мои годы трудно с ними расставаться… Послушай, Никита Алексеевич, знаешь, о чем сейчас подумал. И откуда в тебе столько душевной щедрости? Вижу, и слава тебя не испортила…

Что мог ответить писателю донецкий шахтер, для которого добрые отношения с людьми были столь же естественны, как сама работа, как вся его жизнь? Но все же нет-нет да вспомнится давний случай, да не случай даже, а то время, когда пришлось ему поработать в батраках у двоюродного дяди. Ныла, ныла зарубка, оставленная когда-то в душе черной неблагодарностью родственника.

Когда отец Изотова с отчаянием уехал в поисках хоть какого заработка в город Геленджик, жать отвела девятилетнего Никишку к своему брату. Тот жил зажиточно, семь лошадей имел, промышлял извозом. Поставил племянника помогать конюху. Мальчик любил лошадей, охотно кормил их, таскал ведрами чистую воду им из колодца, гладил по потным холкам. Распрягать и запрягать трудновато было, но все же и с этим справлялся — хоть и с натугой, но справлялся. Извозчики, все из близких родственников хозяина, помогали Никишке, жалели его. Самой большой радостью в ту пору было для него стеречь лошадей в ночном. Со старшими парнями разжигали костер, придумывали всякие истории. Спал Никишка в конюшне, на попоне, в холод укрывался попоной же, от которой шел резкий запах конского пота, ел что придется. Часто думал об отце: что с ним, где он? Дядя сыто усмехался, глядя на племянника, говорил: «Бросил вас, не вернется. Старайся, а уж награжу по-царски». Так два года прошло. Как-то на конюшню прибежала мать, от волнения сразу и выговорить не могла: «Там тятька твой, там, — она показывала куда-то рукой. — Письмо прислал, к себе зовет», — и слезы текли по ее высохшему лицу.

Пришел Никишка прощаться к дяде, попросил расчет.

— Эт-то кто же тебя научил? — озлился родственник. — Тоже мне — ра-асчет, — передразнил он. — А жрал сколько? Посчитай-ка. Портки тебе справил, рубаху на пасху подарил? Весь в отца, такой же неблагодарный… Ладно, я зла не помню. На-кось вот, — протянул полтинник.

Никиша растерянно крутил в пальцах серебряную монету, хотел было возразить, что портки и рубаху дядя ему подарил, потому что надевать нечего было, сам обещался платить. Но промолчал, растерянно заулыбался, ушел домой.

— Ох уж эти мироеды, идолы окаянные, сколько судеб загубили, — не выдержал Горький и попросил Изотова поделиться своими мыслями о положении на шахтах Горловки, о возможностях рабочих-шахтеров поднять производительность труда, о своих секретах.

— Никаких «секретов» нет, — отозвался Изотов, — каждый забойщик может добиться успехов. Я стараюсь уплотнить свой рабочий день, не растрачивать время, дорогое и для меня, и для государства. Если на нашей шахте, да и на всех шахтах каждый забойщик полностью использует свое рабочее время… Сколько страна получит дополнительно уголька!..

Он присел к столу, попросил лист бумаги, стал показывать, как располагаются в лаве уступы, где он начинает зарубку, где ставить крепь, проставляя время, затраченное на ту или иную операцию. Разгорячился, доверительно трогал Горького за плечо, спрашивал, понятно ли объясняет.

— Ты, Никита, видно, хочешь из Алексея Максимовича «изотовца» сделать, — не выдержал Артюхов.

Изотов отмахнулся от него, продолжал горячо говорить о новой технике, что пришла на вахту, — отбойных молотках, электровозах, врубовках, показывая их мощь, широко раскидывал руки. Построили новые бытовки, во-о какую рабочую столовую, трехэтажные дома для горняков.

— Алексей Максимович, — вновь не выдержал Артюхов. — Изотов книгу написал.

— Ну зачем ты, в самом деле, — осерчал Никита Алексеевич. — Лезешь с чепухой…

— Постой, постой, — заинтересовался Горький. — Какую книгу? Расскажи, Никита, не стесняйся.

— Да не то что написал, рассказывал больше, а Гриша Стеценко, писатель наш, в общем, забойщик, записывал, — начал Изотов.

— Так писатель или забойщик?

— Да он забойщик, а книгу написал, «Изотовцы» называется. Ну и в стенгазету пишет.

— Так, а о чем твоя книга? — продолжал расспрашивать Горький, и видно было, что его этот факт заинтересовал.

— В общем, о своей жизни, как шахтером стал, как в ударники вышел, ну там еще о друзьях-товарищах, кому сам помог, кто мне помогал, — говорил Изотов.

— Это здорово, — воскликнул писатель. — Молодцы, вот такие факты я имел в виду, когда говорил, что талантливость у нас прет…

В отчете об этой встрече в «Правде» за 9 мая 1934 года приводились слова А.М. Горького: «Талантливость у нас прет во всех областях! Мы беремся за огромные задачи и успешно их разрешаем… Я прожил большую жизнь, и когда на личном опыте вспоминаю, как жили до революции, знаю, что немало хороших людей погибало. И вот теперь поражаешься, до какой степени быстро идет процесс освобождения трудового народа от векового тяжелого гнета и как растут талантливейшие люди». А сам Алексей Максимович позже так вспоминал встречу с ударниками: «Богатырь Никита Изотов рассказывал мне о своей работе под землей. Рассказывает он с полной уверенностью, что я, литератор, должен знать, как залегают пласты угля, как действуют под землей газ и почвенная вода, как работает врубовая машина, и вообще я обязан знать все тайны его, Изотова, техники и всю опасность его работы на пользу Родины. Он имеет законное право требовать от меня знания его труда, ибо он возвысил труд свой до высоты искусства».