Дэвид Вейс - Убийство Моцарта

Однако сейчас, когда Джэсон читал письмо его брата, Мюллер выглядел опечаленным и постаревшим.

Джэсон закончил читать, и у него сразу возникло множество вопросов, требовавших ответа. Ему почудилось, что Сальери в бреду больного воображения призывает кого-то на помощь. И кто знает, может, в этом крике души кроется правда? Во всяком случае, Сальери – низкая и подлая душонка, в этом Джэсон больше не сомневался.

– Я не в состоянии ответить на ваши вопросы, – сказал Мюллер. – Искать ответ нужно где-то в другом месте, возможно, в Вене, в Нью-Йорке или в Англии.

Даже если он и найдет на них ответ, получит ли он удовлетворение, усомнился Джэсон.

– Какую бы вы хотели послушать музыку? – неожиданно спросил Мюллер.

Они строго придерживались этого ритуала всякий раз, когда Джэсон приходил брать у старика уроки композиции.

– Любую сонату для фортепьяно Моцарта, – ответил Джэсон.

Сей ритуал стал им так же дорог, как и сама музыка. И когда Мюллер, прихрамывая, заковылял к фортепьяно, Джэсону представилось, что, будь Моцарт сейчас жив, он, должно быть, ковылял бы точно так же. Мысли Джэсона вернулись к тому времени, когда он впервые познакомился с музыкой Моцарта и полюбил ее.

Все началось с ряда взаимосвязанных обстоятельств, которые заинтересовали Джэсона, как и последовавшие за ними события, укрепившие его предположение, что Моцарт мог быть отравлен.

Год назад, в один из воскресных дней, во время церковной службы, когда Джэсон раздумывал над тем, разумно ли заниматься сочинением духовной музыки, если никто не изъявляет желания ее исполнять, к нему подошел профессор Элиша Уитни, музыкальный директор Общества Генделя и Гайдна.

Профессор вместе с Джэсоном вышел из церкви – нового великолепного здания из красного кирпича, – чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Музыкальный директор передвигался с трудом и всем своим видом напоминал маленькую старую черепаху; выйдя на яркое солнце, он зажмурился – его глаза, уставшие от чтения пожелтевших партитур, видимо, не выдерживали солнечного света. Но когда он задал Джэсону вопрос, взгляд его несколько оживился.

– Вы занимаетесь музыкой, я полагаю, в часы досуга?

– Да, сэр.

– Вы поступаете мудро. Надеяться на то, что музыка прокормит – неразумно. Я рад, что вы не теряли времени даром. Собрание духовной музыки, представленное вами Обществу, говорит о вашем трудолюбии.

Джэсон вспомнил о Деборе, его отсутствие в условленный час в воскресенье могло ее рассердить. У нее такой вспыльчивый, вздорный характер. Сослаться на болезнь ему не удастся, потому что она видела его в церкви.

Дряхлый профессор был слишком увлечен собой, чтобы приметить обеспокоенный вид собеседника.

Вы сумели выразить в вашей музыке глубокую преданность вере. Ваши гимны весьма гармоничны и славят пнищи спасителя.

– Благодарю вас, сэр.

– Вам также удалось умело избежать всяких модных влияний и излишних нововведений, вы сумели приноровиться к вкусу публики.

– Значит, вы одобряете мои сочинения, профессор?

– Несомненно. Они лишены фривольности и одновременно изобилуют свежими мелодиями.

Иначе и быть не может, ликовал Джэсон. Начав сочинять собственную церковную музыку, он в поисках мелодий обратился к самым лучшим источникам. Он использовал для своих произведений духовную музыку Генделя и Гайдна, и поэтому не сомневался, что построение его гимнов безупречно. Он надеялся, что никто не сумеет распознать его заимствований, поскольку церковная музыка этих композиторов публично в Бостоне никогда не исполнялась.

– Я прекрасно разбираюсь в человеческих характерах, – вещал Элиша Уитни. – Ваши сочинения свидетельствуют о том, что вы не только даровитый музыкант, но и настоящий джентльмен.

– Я польщен столь лестным мнением oбo мне, сэр.

– Не только о вас, но и о вашей музыке. Вам не следует забрасывать композицию, молодой человек.

– Могу ли я надеяться, что вы исполните один из моих гимнов, профессор?

Как доброго друга Элиша Уитни подхватил Джэсона под руку и увлек за угол церкви, дабы избавиться от ненужных свидетелей, и там изрек:

– Я найду лучшее применение вашей музыке. Я хочу порекомендовать ваше собрание духовных мелодий к публикации под таким названием: «Собрание церковной музыки бостонского Общества Генделя и Гайдна».

– Вы хотите издать все гимны, что я передал Обществу? – изумился Джэсон.

– Да. Но без имени. Дабы члены нашего Общества могли проявить беспристрастность в суждении. – В этот момент Джэсон увидел Дебору – она отъезжала в экипаже, запряженном парой. Джэсон устремил на директора вопрошающий взгляд.

– И что же, мне ничего не заплатят?

– Помилуйте! Если нам удастся продать это Собрание церковной музыки всем прихожанам наших трех церквей, вы сможете рассчитывать по меньшей мере на пятьсот долларов в год.

– Под чьим же именем выйдет Собрание?

– Под именем Общества. В конце концов, вы видный банковский служащий и не пожелаете, чтобы вас считали простым сочинителем.

В банке он всего-навсего кассир, но, возможно, в словах профессора есть доля правды, подумал Джэсон.

– Не стоит поддаваться чувствам, молодой человек. Если на Собрании будет стоять имя Общества, наши прихожане захотят его приобрести, но если там будет стоять ваше имя, то вряд ли найдутся покупатели. Вначале нужно себя утвердить.

– Должен ли Я держать это от всех в секрете, профессор?

Элиша Уитни улыбнулся:

– Не беспокойтесь. Отцу Деборы, господину Пикерингу, который является вице-президентом нашего Общества, известны предпринимаемые нами шаги. Весьма лестно иметь своим тестем столь достойного господина. Многие позавидуют открывающемуся перед вами будущему. Возможно, вам уготовано высокое положение.

Когда Джэсон подошел к особняку Пикерингов, сыпал снег и холод пронизывал до костей; но он колебался, не решаясь войти. Деборе не понять его страстного желания стать композитором, думал он, придется притворяться, что его увлечение музыкой не более чем простая забава. Однако сильное желание увидеть Дебору заставило его преодолеть сомнения, он стал подниматься по мраморной лестнице, вновь почувствовав себя смелым и полным решимости.

Дом Пикерингов был копией английских особняков, но Джэсону претили потуги господина Пикеринга подражать английскому стилю. Квинси Пикеринг, столь ценивший свое время, как ни удивительно, уже поджидал его в гостиной, словно они с дочерью заранее предвидели его визит.

В эту минуту Джэсон особенно остро ощутил крепость их родственных уз: отец и дочь представлялись ему двумя сторонами одной и той же медали. Дебора была высокой, темноволосой, прекрасно сложенной девушкой, но ее строгий белый воротничок и суровость, написанная на хорошеньком лице, придавали ей сходство с надменным сдержанным отцом.