Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули
Еще 14-го мая русские оставили Львов, а 22-го мая — Перемышль.
Между тем, по верному замечанию генерала Головина, «выход был только один: отвод всех армий вглубь страны, чтобы спасти их от окончательного разгрома и для того чтобы было с кем после восстановления снабжения продолжить войну. Но русская Ставка очень долго не могла на это решиться».
Великому князю казалось, что отступление вызовет недовольство в армии и обществе, плохо скажется на его собственной репутации, а потому он продолжал губительное упорство, обрекая армию на неоправданные потери.
Николаю Николаевичу было всегда свойственно бояться ответственности. Желая хоть как-то оправдать свое неудачное ведение войны и отвести огонь критики от себя, Николай Николаевич принялся активно муссировать слухи об «измене». Так родилось дело об «измене» жандармского полковника С. Н. Мясоедова.
В декабре 1914 года в Главное управление Генерального штаба явился некий подпоручик Колоковский и сообщил, что он отпущен немцами из плена для связи с их старым агентом Мясоедовым. Мясоедов был арестован, судим военно-полевым судом и приговорен к повешению. Командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов не утвердил приговор, так как считал вину Мясоедова не доказанной, но тут вмешался великий князь и самолично утвердил приговор: 19-го марта 1915 года Мясоедов был повешен. С. П. Мельгунов верно писал: «Можно считать неоспоримо доказанной не только невиновность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем в значительной мере отыгрывались, и прежде всего отыгрывалась Ставка»[10].
Невиновность Мясоедова впоследствии подтвердилась допросом уже советской контрразведкой германского разведчика времен Первой и Второй мировых войн В. Николаи, который показал: «Я не верю утверждениям, что было доказано сотрудничество в России полковника Мясоедова с германской разведкой. В Германии об этом ничего неизвестно. Его имя я знаю только как одного из успешнейших помощников русской разведки против германской разведки во время нахождения до войны в приграничном местечке Вирбаллен»[11].
Вслед за Мясоедовым Ставка активно поддерживала думскую кампанию по обвинению в шпионаже военного министра генерала В. А. Сухомлинова. Обвиняя этих лиц в измене, великий князь тем самым как бы указывал обществу и армии «истинных» виновников того, что русские войска проигрывают войну.
В начале августа немцы начали штурм русского укрепленного района — Ковно. Бои носили упорный характер. В разгар боев комендант ковенской крепости генерал-от-кавалерии В. Н. Григорьев самочинно отправился за «подкреплениями», бросив на произвол судьбы своих солдат. Григорьева судили и приговорили к 15 годам крепости.
К середине августа все Царство Польское было отдано противнику, а с падением Брест-Литовска началась сдача Литвы. 4 пали Ковель и Владимир-Волынский, 8 — Гродно. Вся линия Неман — Буг развалилась. Русской Ставкой овладела паника.
В этот момент стратегия великого князя «Ни шагу назад!» была заменена на стратегию бездумного отступления, якобы по примеру 1812 года. При этом русское командование совершенно упускало из виду, что на дворе был XX век, а не эпоха наполеоновских войн. То, что было оправдано век назад, полностью устарело. Примечательно, что когда немецкому генералу Гофману, одному из сотрудников Гинденбурга, указали на опасность тотального русского отступления и об участи Наполеона, последний воскликнул: «Если бы Наполеон имел железные дороги, телефон, автомобильные конвои, телеграф и аэропланы, то он бы до сих пор был бы в Москве»[12].
То, что понимал Гофман, не понимала русская Ставка Николая Николаевича. Хаотичное и массовое отступление сопровождалось массовым изгнанием населения с насиженных мест. При отходе сжигались дома, пастбища, засеянные пшеницей поля. Все этой действовало крайне угнетающе как на войска, так и на угоняемое в тыл население. «Зрелище от пожаров было грандиозное и незабываемое, — вспоминал участник боёв барон С. А. Торнау. — Огнем беспощадно уничтожались целые цветущие районы. Население выгонялось с насиженных мест и должно было бежать вглубь России, погибая по дороге от голода и эпидемий. Самая жестокая и бессмысленная страница войны — началась»[13].
Толпы беженцев, испытывая лишения и страдания, начинали ненавидеть власть, прибывая на места временного проживания, где они ничем не были обеспечены и, в свою очередь, вызывали ненависть местного населения, и эта ненависть перекидывалась опять-таки на существующий строй.
Довершением этого паникерского стратегического и политического бесплодия стали решения Главнокомандующего и начальника штаба Янушкевича о массовом выселении евреев и немецких колонистов из прифронтовых территорий. Эти действия были вызваны действительными отдельными фактами пособничества германским войскам как со стороны немецких колонистов, так и со стороны еврейского населения. Доказательством этому служат признания бывшего руководителя кайзеровской разведки и одного из руководителей разведки нацистской Германии Вальтера Николаи, сделанные им на Лубянке во время допроса его советской контрразведкой в 1945 году. Николаи показал: «Еврейское население, проживающее на границе, в России действительно использовалось нашей разведкой для агентурной работы в пользу Германии»[14].
Но, во-первых, это были, по признанию самого Николаи, низшие слои еврейского населения, они не могли нанести большого вреда русским войскам, а во-вторых, среди солдат русской армии были и евреи, и немцы, и литовцы, и поляки — многие из которых воевали геройски.
Русский офицер Георгий Гоштовт писал: «В 4-м взводе служат три немца, два поляка, один литовец и один еврей — все в мирное время бывшие примерными солдатами, теперь же на войне оказавшиеся, кроме того, и честными, и храбрыми. Я вспоминаю о некотором беспокойстве, о том, как они себя будут вести на войне. Я полагаю, что основания быть уверенными в солдатах, т. н. инородцах, следующее: объединяющая служба, прежде всего Императору, форма и традиция, совершенно захватывающая солдата, то важное, что на войне нет места племенной нетерпимости; о ней просто не знают — существует лишь «хороший солдат» и «плохой солдат»[15].
В августе 1915 года великий князь Николай Николаевич довел до сведения командования и начальников гарнизонов следующее предписание: «В целях обеспечения войск от вредных действий еврейского населения, Главнокомандующий приказал при занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников, предупреждая жителей, что не только в период занятия нами данного населенного пункта, но и после очищения его заложники будут казнены, что в случае надобности и приводить в исполнение»[16].
Массовое выселение, бездумное и хаотичное, несло только вред армии и государству, причем этот вред был гораздо более тяжек, чем вред от шпионажа. Прибывающие в места проживания евреи были предоставлены самим себе, пользовались свободой передвижения. Озлобленные и обворованные, они пылали лютой ненавистью к императорскому строю и вскоре стали прекрасным материалом в руках своих агрессивных сородичей из
