Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
Достаточно уверен в этом парне и Тифлисский комитет эсдеков. «Камо сумеет… Камо доставит на конспиративные квартиры новые выпуски прокламаций… Камо сообщит об экстренном решении перенести время и место демонстрации».
Теперь в воскресенье, 22 апреля, на Солдатском базаре.
Один из тех, кого навещал Камо в Тифлисе, Баку, —
Сергей Яковлевич Аллилуев[6] напишет десятилетия спустя:
«Настало воскресенье. Утром я вышел на улицу. День выдался теплый, ярко сияло солнце. Я свернул на Кирочную улицу, миновал Верийский мост и поднялся к Головинскому проспекту. В конце проспекта было много гуляющих. Среди них я узнал рабочих мастерских и депо.
Кое-кто из гуляющих был одет не по сезону: в теплые пальто и кавказские овчинные шапки. В таком же одеянии оказался и Вано Стуруа[7].
— Ты что, болен? — поразился я.
Вано приподнял шапку, улыбнулся.
— Здоров.
— Чего же ты оделся так?
Вано придвинулся ко мне и зашептал на ухо:
— Понимаешь, мне и другим товарищам предложено выступить во главе группы… Понимаешь? Значит, первые удары казачьих нагаек примем мы. Пальто и папахи смягчат удар. Понял?
— Понял.
— То-то же, умно ведь?
Это было придумано действительно умно, потому что полиция уже появилась. В каждом дворе Головинского проспекта и Дворцовой улицы были расставлены полицейские наряды.
…Вано Стуруа бросился к группе рабочих, выступавшей посередине проспекта. Послышались дружные возгласы:
— Да здравствует Первое мая!
— Долой самодержавие! Да здравствует свобода!
С пением «Варшавянки» мы двинулись к центру. Откуда-то прискакали казаки. Завязалась борьба. Нашу группу рассеивали в одном месте, мы смешивались с толпой и вмиг появлялись в другом. Так продолжалось несколько минут.
Полиция, казаки и дворники, налетевшие со всех сторон, заполнили проспект. Они стали теснить и избивать демонстрантов. Небольшими группами мы пробивались сквозь цепь и окольными путями направлялись на Солдатский базар, куда по договоренности мы должны были прибыть.
На Солдатском базаре по случаю воскресного дня собралось особенно много народу. Но покупатели в тот день были необычные. Они подходили к лавкам, приценялись и, ничего не купив, отходили. Лишь в полдень торговцы поняли, что за «покупатели» собрались на базаре. Когда с арсенала грянул пушечный выстрел, над площадью раздалось:
— Да здравствует Первое мая! Долой самодержавие!
В ту же минуту полицейские с обнаженными шашками рванулись к знаменосцу… Засвистели казачьи нагайки, засверкали шашки. Рабочие отвечали камнями и палками. Схватка была отчаянная…»
Сила против силы. Впервые в тифлисском небе высоко над головами мастеровых, ремесленников, учащихся красное полотнище с кличем: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Знаменосец — тифлисский рабочий-железнодорожник тридцатишестилетний Аракел Окуашвили; при главном помощнике — девятнадцатилетнем, ликующем, себя вполне определившем Камо.
Три тысячи демонстрантов. В полный голос! «Да здравствует политическая свобода!.. Долой тиранию… Долой царское самодержавие!»
Князь Голицын — министру внутренних дел Российской империи:
«Произведенная рабочими большинства тифлисских заводов демонстрация 22 апреля 1901 года своим характером, совершенно чуждым частных интересов какого бы то ни было промышленного учреждения, вооруженным сопротивлением полиции и войскам и выброшенным демонстрантами красным флагом с призывными словами Коммунистического Манифеста и портретами Маркса, Лассаля и Энгельса вполне точно определила источник брожения рабочих».
Что верно, то верно. В новой прокламации Тифлисского комитета РСДРП:
«Рабочие, герои! 22 апреля вы приобрели сочувствие всего общества, всего народа. 22 апреля вы выросли не только в глазах Кавказа, но и всей России… Вашу храбрость прославляют все! Сила вашего духа приводит в изумление все общество. Ваша решимость поражает правительство!.. Да здравствуют тифлисские рабочие! Да здравствуют герои 22 апреля! Долой тиранию!»
И в ленинской «Искре»:
«С этого дня на Кавказе начинается открытое революционное движение».
И навечно определяется судьба горийского парня Симона Тер-Петросяна. С весны девятьсот первого года он в тесном сообществе единомышленников — член Российской социал-демократической рабочей партии.
Хозяйка конспиративной квартиры, где часто бывает Камо, старушка Айкануш улучает подходящий момент:
— Камо-джан, ты очень смелый, но совсем неосторожный, попадешь в беду. Горе матери и невесте!
— Майрик[8], опасность, как говорят в твоих дорийских горах, придет и уйдет. Сама знаешь, кто боится крутой каменистой тропы над пропастью, тот никогда не достигает перевала. Простор долин за горными кручами.
Разговор на той же квартире в поздние летние сумерки. Камо и высланный «к месту постоянного жительства за организацию беспорядков в Рижском политехническом институте» Степан Шаумян. Тогда, в Гори, на казни крестьян-побратимов, затиснутый в толпу, мальчик в темнозеленом мундирчике ученика реального училища внимания Камо не привлек. Теперь авторитет Шаумяна достаточно высок. И хотя в возрасте разница не велика — Степан старше на неполных четыре года, — Камо считает его весьма опытным и ученым революционером. С нескрываемым интересом посещает кружок пропагандистов Степана. Рад случаю поговорить без помех, с глазу на глаз.
— Степан, скажи, друг, сейчас, что мы должны делать?
— Нужно читать «Что делать?», — серьезно говорит Шаумян.
— Зачем смеешься — читать, делать?
— Нужно читать «Что делать?», — подтверждает Шаумян.
— Это я тебя спрашиваю, что делать? Мне что делать?! — раздражается Камо.
Степан спохватывается.
— Ты читал роман Чернышевского «Что делать?»?
— Нет.
— Обязательно прочти. Там ты найдешь ответы на многие вопросы и познакомишься с одной обаятельной женщиной, Верой Павловной. Ты влюбишься в нее и долгое время среди женщин твоего окружения невольно будешь искать ее.
Вскоре от общих знакомых Шаумян узнает, что Камо достал книгу.
— Ну как, читаешь, нравится?
— Очень! Прочел два раза.
— Как, обаятельна ли Вера Павловна?
— Да, наверное. Но лучше Рахметов, это как раз тот, кого я искал. Мужчина настоящий! Не знаю, как он со стороны ума, ты это знаешь лучше, но для воли, для революционного дела настоящий!
— Я так и знал, — подтвердил Шаумян, — хотя Вера Павловна действительно пленительный образ.
После этого Шаумян нет-нет называл Камо Рахметовым, а тот улыбался. Порой добавлял:
— Да, это сильный человек!
На долю Камо испытаний выпадет куда больше. Будут они несравненно мучительней, чем ночь Рахметова на войлоке с сотней «мелких гвоздей шляпками с-исподи, остриями вверх,
