Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Неверно, говоришь? А вот погоди… Гагарин тебе разъяснит. А коли и космонавт-1 не авторитет, значит, слеплен ты из вражьего теста. А Юрий Алексеич, гордость наша, вот что пишет в «Литературной России» в своем «Слове к писателям»: «Что можно сказать об автобиографии Евгения Евтушенко, переданной им буржуазному еженедельнику? Позор! Непростительная безответственность»[70]. Это в апреле. А в мае – на Всесоюзном совещании молодых писателей восклицает: «Я не понимаю вас, Евгений Евтушенко… Вы писатель, поэт, говорят, талантливый. А опубликовали в зарубежной прессе такое о нашей стране и о наших людях, что мне становится стыдно за вас. Неужели чувство гордости и патриотизма, без которых я не мыслю поэтического вдохновения, покинуло вас, лишь только вы пересекли границы Отечества?[71]»

Может, и впрямь довольно их выпускать за священные границы? Замкнуть рубежи? А то они там Бог весть что городят. Вот, скажем, тот же Евтушенко. Репортер журнала Der Spiegel у него интересуется: «Был ли коммунистом, по вашему мнению, Христос?», а тот возьми да и заяви: «В известном смысле – да!» Это как понимать? Советский поэт считает, что Христос был? Заигрывает с «боженькой»? А как же знаменитая кишка последнего попа на шее последнего царя? А Der Spiegel этот зловредный, № 22, понимаете ли, и выходит 30 мая 1962 года. А на обложке – Евтушенко во весь лист. Лохматый. Глаза хитрющие. И тут же на желтенькой специальной полосочке напечатаны его как бы слова «Красное знамя – в грязных руках?».

Да за такое… Нет, товарищи, явно «стремление потрафить заграничному журналу или газете зашло очень далеко»! А мы их в Парижи и Бонны отправляли. Столько печатали. Всё.

Публикации для «шестидесятников» закончились. За исключением покаянных писем. Вообще все тексты, казавшиеся редакторам хоть сколько-нибудь «сомнительными», задерживались, возвращались на доработку, а то и вообще рассыпались. Порой под горячую руку попали авторы, о коих в Георгиевском зале и не вспоминали. Скажем – Лидия Чуковская. Издательство «Советский писатель» отказало ей в публикации уже принятой к изданию и даже частично оплаченной «заветной повести о 1937 годе» «Софья Петровна».

Короче, всё встало на свои места.

Никаких публикаций. Никаких выступлений. Никаких загранпоездок. Марш в Анадырь! И Вознесенского, и Рождественского туда же. И Аксенова…

3

А кстати, товарищи, где Аксенов?

Что-то не видать его на собраниях, а его покаянных заявлений – в печати. Может, выпал в осадок? Слег? Спятил? Спрятался? Рванул в бега?

– А он, товарищи, в Аргентине, – шептали в ответ знающие люди. – Где небо южное так сине. Где женщины как на картине. Танцуют все танго.

– Да вы чего? Вы чо – того? Ведь дней всего лишь семь всего тому назад топтал его Никита… Какая Аргентина? Скорей уж гильотина… У нас в таких случаях шлют в других направлениях. А оттуда, уж будьте покойны:

Корабль, груженный каучуком,В Лас-Пальмас больше не придет.

А вот это вы зря. Он сейчас как раз в Лас-Пальмасе и «зажигает». А точнее, в – как его? – Мар-дель-Плата. На кинофестивале. «Коллег» туда повез. С Васей Ливановым. Что-что?

В квартирке Аксенова звонит телефон: Василия Палыча, будьте любезны.

А жена его Кира в ответ: в отъезде. Василия нет.

– Как это – нет? Да где ж он ныне?

– А в Аргентине.

На другом конце провода – стоны и ужас. Кто пустил? Вернуть! Вернуть! Поздно.

Вот то-то и оно… «Улетаем мы, друзья, в далекий путь…» И вот уже он – через Париж да Дакар, да Рио-ж-де-Жанейро (!!!) – мчит до Буэнос-Айреса и там резвится c Марией Шелл, Орсоном Уэллсом, Чаком Полансом и прочими актерами, режиссерами, сеньоритами и сеньорами нездешних полушарий. Вроде титана мясной индустрии Сиракузерса и бражки профессоров и генералов. К его услугам итальянская мамба, бразильская самба, кругосветная румба, аргентинская пампа и фестивальная помпа, ура, салют и конфетти. Короче – другая планета. «Джонни Уокер», мартини-драй и весь аргентинский тропический рай. Карнавал, маскарад и блестящий парад. Ну погоди, вот вернешься взад… А куда денешься?

Впрочем, это путешествие стало не только временем утех и развлечений, но и оставило место для размышлений и решений, дало срок не торопясь всё обдумать. По зрелом же размышлении выходило просто: как ни кинь – всюду клин: не ЦК, так Минкульт, не Минкульт – так СП: всё едино – перед лицом своих товарищей торжественно придется обещать: больше не буду. И фигу в кармане при этом сжимать. И лезть ей на свет не давать. Короче, Василий, садись за машинку и долби про ответственность перед народом. Твою. В «Правде» статью эту ждут, аж почесываются. В «Юности», кстати, тоже. Главный редактор Борис Полевой очнулся от «оттепельных» чар и, прям ну что твой янычар, вдруг зарычал: давай, Василий, строчи!

Ведь ему же главный писатель Марков Георгий уж пожелал, чтоб «редакторский карандаш не дрожал». И он свой карандаш заточил. А вот рука Аксенова дрожала ли, когда он писал, – не знаю. Но 3 апреля в первой газете страны вышла его статья «Ответственность».

«…Все мы… по-новому и гораздо шире поняли наши задачи в борьбе коммунистической и капиталистической идеологий… Особенно важно было понять это нам – молодым писателям. И не только потому, что некоторые (в том числе и я) подверглись суровой критике, но… чтобы укрепить свой шаг в общем строю и свою зоркость… Для того, чтоб лучше писать».

Понятное дело. Иначе и быть не могло. Ведь эта «встреча стала этапным пунктом в дальнейшем развитии советской литературы. Шел товарищеский, нелицеприятный, серьезный разговор… обсуждались узловые проблемы идеологического и эстетического порядка». Осуждались формализм и легкомысленность. А потом еще и «на пленуме прозвучала суровая критика неправильного поведения и легкомыслия, проявленного Е.Евтушенко, А.Вознесенским и мной. <…> Еще легкомысленней было бы думать, что сегодня можно ограничиться признанием своих ошибок. Это было бы не по-коммунистически, не по-писательски…

Я считаю, эта критика была правильной».

Подобный текст – «Ответственность перед народом» – напечатала «Юность».

В этих статьях всё правильно. Всё очень по-советски. Так, и никак иначе, только и мог вести себя «шестидесятник» – не писатель-подпольщик, не готовый на жертву антисоветчик, не идейный борец с коммунизмом, вроде уже сидевшего в тюрьме издателя самиздатовского журнала «Синтаксис» Александра Гинзбурга, а «противоречивый советский прозаик, находящийся в творческом поиске». Главное – соблюсти формальности. Написать понятные им слова. Чтоб отстали. Чтоб конец пришел опале. Чтоб спокойно писать. Чтоб на «Ленфильме» не закрыли картину «Когда разводят мосты», чтоб какое-то время не занимать по знакомым деньги…