Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес
* * *
С приезжими гостями Каспар Давид Фридрих любит ходить в Йоханнеум[104] рядом с Фрауэнкирхе и осматривать там специальный «кабинет Розальбы» с пастелями Розальбы Каррьеры[105]. Он в восторге от изображения четырех стихий, которые она нарисовала в 1746 году для саксонского двора, которому Каррьера во многом обязана своей карьерой. Четыре рисунка полны грации и эротики, на них женщины в стиле рококо соблазнительно играют со стихиями – огнем, водой, землей и воздухом. Фридриху больше всего нравится аллегория воздуха. На этом рисунке женщина безуспешно пытается поймать канарейку, которая порхает рядом с ее головой. Из-за попыток поймать птицу ее декольте, скажем так, впускает всё больше воздуха. Это живописное щебетание в стиле рококо – возможно, самое непристойное, что Каспар Давид Фридрих видел в своей жизни. А еще канарейка в клетке была в живописи XVII века символом непорочности.
* * *
Американский писатель Курт Воннегут в двух аспектах близок Каспару Давиду Фридриху. Когда он был американским солдатом и попал в плен, его держали в подвале огромной дрезденской скотобойни, построенной именно на том месте в дрезденском заповеднике, где Фридрих ста годами ранее написал свой, возможно, самый меланхоличный (sehnsüchtig) пейзаж, «Большой заповедник». На осушенных влажных лугах «большого заповедника» разыгрывается действие «Бойни номер пять», одного из самых пронзительных антивоенных романов в истории. Воннегут находится в подземной тюрьме под скотобойней, когда в ночь на 14 февраля 1945 года союзники почти сносят Дрезден с лица земли. Герой романа Билли Пилигрим описывает закаты над разрушенным городом, как будто видит небо Каспара Давида Фридриха. Настоящее становится руинами будущего. Позднее Курт Воннегут создаст на основе своего военного опыта в дрезденском заповеднике «теорию искусства как канарейки в угольной шахте». «Эта теория утверждает, – пишет Воннегут, – что художники нужны обществу, потому что обладают особой чувствительностью. У них очень высокая чувствительность. Они падают, как канарейки в отравленных угольных шахтах, задолго до того, как крепкие мужики почуют опасность».
* * *
В 1835 году любитель канареек Каспар Давид Фридрих чуть не падает с жердочки. С ним случается инсульт, правая половина тела оказывается парализованной. Его тело сигнализирует о том, что политическая атмосфера в Германии отравлена, что после Карлсбадских декретов всем свободомыслящим людям нечем дышать. А когда Фридрих умирает 7 мая 1840 года, официальной причиной смерти указывают «паралич легких».
* * *
Тридцатого августа 1819 года, когда часы на башне бьют полдесятого, маленькая Эмма Фридрих впервые вдыхает своими легкими прохладный дрезденский воздух, но она не кричит, нет, она чихает. Она чихает, приветствуя мир, и делает это двенадцать раз. Должно ли это что-то значить? «Я не знаю. Эмма Ф.», – пишет трехлетняя Эмма 10 декабря 1822 года на полях письма своей матери, «я не знаю» – только эти три слова дошли до нас от дочери Каспара Давида Фридриха. Неужели набожный христианин невольно произвел на свет экзистенциалистку?
* * *
Что самый знаменитый немецкий художник XX века говорит о самом знаменитом немецком художнике XIX века? Герхард Рихтер поясняет, почему Фридрих так важен для XXI века: «Картины Каспара Давида Фридриха не в прошлом, в прошлом остались некоторые обстоятельства их появления. А если они хороши, то они касаются и нас».
* * *
Стекло на картинах Каспара Давида Фридриха, образно говоря, никогда не переставало отражать смотрящих сквозь него, ни в XIX, ни в XX, ни тем более в XXI веке. Каждое время видит в нем себя, и зачастую эта зрительская рефлексия в стекле перед картиной перекрывает нежные краски самих картин Фридриха.
* * *
Нам очень мало известно о первооткрывателе Фридриха, норвежце Андреасе Ауберте. Когда он в 1893 году приезжает в Дрезден, он, к своему изумлению и радости, встречает в бывшей квартире Фридриха на набережной Эльбы, 33, сына Даля – Иоганна Зигвальда, который хранит много произведений Фридриха, принадлежавших отцу, а этажом ниже живет пожилая сноха Фридриха Каролина. Она вдова сына Фридриха Густава Адольфа, умершего четырьмя годами ранее, с ее помощью и с помощью сохранившихся документов начинается расследование Ауберта, в последующие годы он регулярно приезжает в Дрезден и Грайфсвальд, чтобы искать новые картины и документы. До сих пор неизвестный источник информации о самом Ауберте – мемуары Карла Шефлера[106]. Именно ему город Берлин обязан прекрасной характеристикой, что он «обречен на то, чтобы становиться, но не быть». Остальная страна благодарна ему за замечательный журнал «Искусство и художник»[107], который около 1900 года определял эстетические приоритеты, а Шефлер является его редактором. Именно в этом журнале выходят тексты Ауберта о Фридрихе. Шефлер рассказывает в своих мемуарах, как Ауберт пытается реконструировать каждую подробность из жизни Фридриха, как он снова и снова приходит в редакцию, чтобы рассказать о своих открытиях. Когда он находит обручальное кольцо Каролины Боммер или «Большой заповедник» в отдаленном женском монастыре. По словам Шефлера, «Ауберт по уши влюблен в Каспара Давида Фридриха». Именно такой человек и был нужен Фридриху, по уши влюбленный. Искра любви быстро перескочила на всех, способных видеть. Прежде всего на директоров музеев Альфреда Лихтварка в Гамбурге, Хуго фон Чуди в Берлине и Вольдемара фон Зайдлица в Дрездене, которые на рубеже веков начинают покупать картины для своих музеев у семьи Фридриха. И которые активно участвуют в важнейшей «Выставке столетия» в Берлине в 1906 году, которая моментально возвращает Фридриха из небытия в центр внимания общественности. На «Выставке столетия» демонстрируются целых тридцать пять картин Фридриха, в основном из семейного наследия. Шире представлены только более актуальные герои немецкой живописи XIX века – Арнольд Бёклин, автор «Острова мертвых», Ансельм Фейербах и Вильгельм Лейбль. Сегодня эти три героя стоят глубоко в тени Фридриха.
* * *
Воздух на картинах Каспара Давида Фридриха неподвижен. Даже когда облака громоздятся на ночном небе над морем, нам кажется, что художник поймал тихий, напряженный момент перед тем, как что-то случится. Природа замирает, когда Фридрих смотрит на нее, для него она задерживает дыхание – и это заставляет умолкнуть людей, стоящих или идущих на картинах перед ее лицом. Они не произносят ни слова. Вместо слов – благоговение, удивление, волнение. Он наносит своей кистью бесчисленные слои и создает такие тонкие цветовые нюансы, что нам уже кажется, будто мы чувствуем движение
