Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Определенно, биография Иванова 1920 г. настоящий лабиринт версий, гипотез, загадок. И его творчество этого года ясности не добавляет. Но, повторим, до настоящих заговоров, восстаний, сражений против «Коммунии» в его произведениях не доходило. Только через год и далее в Петрограде и Москве он напишет целую серию таких «военных» рассказов, но битвы, выстрелы, убийства будут происходить в «обычную» гражданскую войну и изображаться с позиций красных, с их точки зрения, с их идеологией. И только в «Бронепоезде 14–69» капитан Незеласов будет дан в «человеческом» образе как полноправный участник войны, но все-таки в итоге впадающий в бред самоотрицания. В «сибирских» рассказах 1920-го – начала 1921 гг. Иванов, как мы знаем, еще под влиянием сибирского текста и контекста – своих предшественников Гребенщикова, Новоселова, Вяч. Шишкова, с показом быта крестьян и казаков, но с людьми неординарными, в своей среде выдающимися, из нее выделяющимися.
Однако было в творчестве Иванова того года, еще не остывшего от колчаковского 1919-го и к нему примыкающего, произведение, эти события осмысляющее. Ибо идти дальше, не покончив с Колчаком в своих воспоминаниях, в своей жизни и судьбе, было нельзя. Только творчество могло помочь в этом. Так родилась повесть «Фарфоровая избушка», которую Иванов начал писать и читать друзьям в лит. кружках Омска. Говорили даже, что он текст написал, но затем сжег его. Все тут серьезно, без поздней ироничности. Об этом можно судить по сохранившимся, как считается, фрагментам рукописи, ставшим впоследствии самостоятельными рассказами. В одном из них, под названием «В снегу», крестьянин Корнила убивает белого офицера так, «словно что-то развязали внутри»: тут и что-то вроде жалости к гибнущему колчаковству, и прощание с ним. В другом рассказе, «По-прежнему стоял поезд», подчеркивается мысль о вине не той или иной сторон войны, а самой войны, будящей, развязывающей в людях темные инстинкты, сводящей ее участников с ума (убийство француза). Об этом и в другом фрагменте предполагаемой повести – «Вагоне № 203125»; пассажиры вагона «пили вино, ром, играли в карты», не считая себя виновниками колчаковской катастрофы, но в итоге все погибли от тифа.
Предполагаемые в качестве ее фрагментов, помимо уже трех названных, два рассказа 1925 года картины не проясняют. Пожалуй, еще только запутывают. Роман все-таки должен иметь генеральную тему, сюжет и героя. Если признать темой гибель колчаковской армии в общем и в частности – в судьбах ее офицеров, солдат и казаков, – то в целом все эти пять текстов в нее укладываются: «отступление» («По-прежнему стоял поезд», «Вагон № 203105», «В снегу»), «разгром» («Происшествие на реке Тун») и «после разгрома» («Как создаются курганы»). Сюжет может и не быть обязательно «сюжетным», с завязкой, интригой, перипетиями и т. д. Как правило, в начале 1920-х гг. романы на эту тему были хрониками событий, рядом картин, эпизодов, как, например, в «Двух мирах» Зазубрина или «Голом годе» Б. Пильняка. А вот герой «Фарфоровой избушки», кем он мог быть? В романе Зазубрина «Два мира», более близком роману Иванова произведении, на роль такого героя претендует белый офицер Барановский, поскольку роман этот все-таки безгеройный, на первом месте здесь масса, красные, одолевающие колчаковцев. Барановский здесь только наблюдатель, в боях практически не участвующий, но во многом его глазами показана бойня Гражданской войны, от него исходит осуждение насилия и крови. Белый офицер у Зазубрина герой еще и отчасти автобиографический, так как автор с августа по декабрь 1919 г. служил на офицерской должности в армии Колчака. Иванов столько же времени успел побыть, если не в армии, то в «обслуге» Верховного правителя, следовательно, и его герой, вполне вероятно, был тоже автобиографическим. На эту мысль наводит герой-рассказчик во фрагменте «Как создаются курганы»: от его лица повествуется мрачная история захоронения восьми тысяч трупов – жертв колчаковщины.
С авторством, героями и прототипами рассказа «Происшествие на реке Тун» сложнее. Не меньше, чем видения футуристического «странного сна» командира отряда Хабиева, волнует рассказчика фигура высокого человека с «ревматическими пальцами и приплюснутой ноздрей на сухом лице, похожем на шрам». Тот когда-то спас рассказчику жизнь «на крайнем севере», в его мозгу «мелькает длинная фигура, мчащаяся по льдине к полынье». Трудно отделаться от впечатления, что речь идет о Колчаке, в молодые годы бывавшем в экспедиции как раз на Крайнем Севере (героически спасал полярника барона Э. Толля). Он, этот высокий человек появляется и в том сновидном рассказе – герой спасает его детей, его же рассказчик ищет и в реальности – в вагонах беженцев. В итоге он оказывается отцом Хабиева, к тому времени уже умершим от тифа. Почему этот человек так волнует героя-рассказчика, понимал ли он правдивость этого вещего сна, похожего на пророчество о вечной войне за революцию и «светлое будущее» и о вечных врагах, уничтожаемых легко и быстро, без мучений совести?
Возможно, в Хабиеве из рассказа «Происшествие на реке Тун» есть что-то и от Г. Маслова. Как мы уже показали, Иванов и ранее был не прочь использовать произведения других писателей, перекомпоновав детали сюжетов и образов до неузнаваемости, и на этой почве создать собственное оригинальное произведение. Так было и с рассказом «Великая река», близким «Кызыл-Тасу» Гребенщикова. Или с «Анделушкиным счастьем», близким «Нилушке» Горького. Так могло произойти и с «Происшествием на реке Тун», аукающемся со «Страной Гонгури» Итина, написанной в 1922 г., и отчасти с «Щепкой» Зазубрина. Только своего Хабиева Иванов должен был так замаскировать и отдалить от Маслова «татарского поэта», который «нараспев тянул гортанные строфы», чтобы будущий толкователь его рассказа и не подумал бы об авторе
