Еврейская сюита - София Браун
Мой папа искал, где остановиться, никого не знал, не было никаких гостиниц. И эти знакомые ему сказали: «Слушай, тут есть вдова, у нее дочка, может быть, тебе дадут там переночевать несколько дней?» Ну и все, а дальше закрутилась эта история. Потому что это были моя бабушка и моя мама. Моя мама сказала: «Ничего тут не будет, только ЗАГС». Вот такая моя мама была, понимаете? ЗАГС! Ну, и ЗАГС был, вот так они поженились. Он был старше мамы на четыре года, 1918 года рождения.
У моего папы никого не осталось. Папа знал Мицкевича наизусть, он знал многое из польской литературы наизусть. Математику. Он знал цитаты из латыни. Почему? Тогда были другие методы обучения и воспитания. Он был всегда предприимчивый, инициативный, всегда что-то хотел, везде. В России сразу после войны он собирал металл, утиль, все время ездил в Рощино, в Марьино, там же были поля сражений. А что он делал потом в Польше? Он был первым, кто стал изготавливать для школы изделия из пластика (бакелита[43]): линейки, треугольники, транспортиры. Он был первым, кто этим занялся в Польше. И поэтому я пошла учить химию. Я видела, какой мой папа гений, и я сказала: «О, я должна быть как папа».
И он во многом был первым. Что он делал в Израиле? Он привез сюда, в Израиль, две тонны оборудования, своих польских машин. Что значит польские машины? Это еще и немецкие машины, мы же жили в Бреслау (Вроцлав). И все никак не могли понять, как он мог заплатить за перевозку этих машин в три или четыре раза больше, чем они стоили. Потом мы их выбросили все. Старые машины, довоенные. Но мой папа остался в бизнесе по производству пластика, он делал изоляцию для электрических проводов. В Израиле жаркий климат, и все поля укрыты полиэтиленом, чтобы перепады температур не вредили растениям. Папа собирал этот материал, чтоб не выбрасывать, фактически, сам запустил ресайклинг. И делал из этого изоляцию для проводов. Это гениально. А что, мой папа не гений? Супергений.
– А где работала мама, когда вы маленькие были, когда вас с бабушкой отправили жить на дачу?
– Такой вопрос о моей маме не задают. Она никогда не работала, была домохозяйкой.
– Серьезно? А чем она занималась?
– Моя мама занималась кройкой и шитьем. Она всегда была на каких-то курсах, наверно, штук десять их закончила. Она была очень красивой, моя мама, и всегда хотела чему-то учиться, что-то делать. А мой папа хотел, чтобы она сидела на кухне и готовила ему вкусные котлеты. Когда не было этих котлет, весь стол переворачивал. Для польских евреев было неприлично, если они не могли содержать свою семью, они не соглашались, чтобы жены работали. Мой папа всегда пел маме из оперы «Демон»: «И будешь ты царицей мира». И это не просто так, он действительно этого хотел, вот так ее любил.
Мой папа умер, когда ему было девяносто шесть лет, а моей маме – девяносто два. Они умерли от старости, не от болезни. Старость в каком-то смысле – это тоже болезнь. Когда я приходила к ним, мне было больно смотреть, что мои такие герои, мои родители – постарели, мой папа ходит с палкой, моя мама… где ее лицо прекрасное? Я сказала: «Мама, скажи одно твое желание. Я все исполню. Скажешь: возьми эту звезду, там сверху, я тебе принесу».
Слушайте, что моя мама сказала. Моя мама сказала: «Я хочу еврейскую свадьбу. Ты нелегальная дочка. Не было еврейской свадьбы». Я говорю: «Что ты говоришь, вы шестьдесят лет прожили вместе, какая свадьба? Зачем свадьба?» – «Ты сказала: одно желание. Вот это мое желание. Ты должна его исполнить». Я говорю: «Да, ты права. Как хочешь, я тебе сделаю». Это было на Хануку[44]. Это наш праздник, но откуда я возьму раввина, как я сделаю эту свадьбу? Ничего не понимаю.
Я пошла к одному раввину, тоже из Хабад. А он говорит: «Да, прекрасно, твои родители должны сделать еврейскую свадьбу, встать под хупой[45]. И твоя мама должна идти в миквэ. Окунуться туда, в эту воду в первый день…» Я говорю: «Что? Моя мама пойдет в микву? Она никогда оттуда не выйдет, или у нее будет воспаление легких!» Девяносто два года, и она пойдет в эту микву? Потом я вспомнила, что я знаю много раввинов, я пришла к другому раввину, говорю: «Слушай, надо сделать свадьбу моим родителям». Он говорит: «Да, конечно, нет проблемы, когда ты хочешь?»
Я говорю: «Послезавтра». Это была последний день праздника Ханука. «Хорошо. В семь часов?» В семь часов. «Какой адрес?» Я говорю: «Моя квартира». – «Прекрасно. Надо десять мужчин-евреев, чтобы была свадьба». Я купила обручальное кольцо, которое мой папа надел маме под Хупой. Было кольцо, были все дети, и было десять мужчин… и моя сестра была, и внуки были, да. И эта свадьба была у меня дома. Катерина, такой свадьбы не было и не будет. Никогда. Это люди, которые прошли вот такие повороты судьбы. И моя мама сказала: «Будет свадьба». Была хупа, раввин привез, четверо мужчин держали эту хупу, и мой папа стоял, опираясь на палку – ему девяносто шесть лет – и мой папа первый раз в жизни плакал. Мой папа, мой герой. О чем он плакал? «Я теперь жених». Он плакал: «Ани хатан. АНИ ХАТАН. Я жених! Моя мама тут, и мой папа тут, и мой брат тут, и они все меня поздравляют, что я жених». И моя мама, невеста, до последней минуты не сдавалась. Когда она увидела, что ее муж плачет, она сказала: «Яша, хватит». Чтобы не было много эмоций. Вот такая она была. «Яша, хватит», и все… все внуки знают, что такое «Яша, хватит». Через полгода после этого – это было в мае – они оба умерли. Смотрите, четыре дня разницы. Сначала умерла моя мама, четыре… и мы сказали папе. Мы спросили: «Мама умерла. Ты хочешь пойти на похороны?» Он сказал: «Да, конечно, это моя жена». И он был, он понял. И через четыре дня он умер. Моя мама умерла в среду, мой папа умер в субботу вечером. Похороны были в воскресенье, тридцать первого мая. Вот это мои герои…
На иврите есть такое выражение: они жили вместе и умерли вместе. Это про них, абсолютно. Они
