Наталья Муравьева - Гюго

Понемногу она начала распродавать свои наряды, нигде, кроме театра, не бывает, сидит целыми днями дома одна, ждет Виктора, переписывает его рукописи. Она обещала никуда не выходить без него и держит слово. Он всегда занят. У него столько дел! Но все-таки каждый день он заглядывает к ней. Для нее счастье, что она может быть ему полезной, помогать ему. Она хранит каждый клочок его черновиков. Безгранично радуется каждой строчке стихов, посвященной ей. Несмотря на неумолимых кредиторов, на сплетни и злословие, на тяжесть добровольного заточения, Жюльетта впервые в жизни счастлива и всегда старается быть веселой. Лаской, острым словечком, шуткой разгоняет она тучи на челе своего божества. Она рассказала ему всю свою жизнь и теперь отдает Виктору отчет в каждом помышлении и поступке, в каждом истраченном су и сделанном шаге. Жюльетта с благодарностью принимает его помощь, но хочет и сама работать, стать настоящей актрисой.

Гюго пишет новую пьесу «Мария Тюдор». В ней две центральные женские роли. Обе трагические: гордая королева Мария, неистовая в своей страсти и ревности, и скромная Джен, воспитанница и невеста ремесленника, чеканщика Жильбера. Клубок политических интриг, страстей, обманов, неожиданностей. Судьбы героев принимают роковой оборот…

Мадемуазель Жорж будет играть Марию Тюдор, а роль Джен предназначена автором для Жюльетты Друэ.

В театре Порт Сен-Мартен начались репетиции, но на этот раз все идет не так гладко, как было в «Лукреции Борджа». Роль не дается Жюльетте. Она старается изо всех сил, а получается не так. Не те движения, не те интонации. Директор и примадонна требуют немедленной замены мадемуазель Друэ другой актрисой.

Гюго, конечно, видит, что у Жюльетты что-то не ладится с ролью, но не хочет соглашаться на замену. А она, чувствуя недоброжелательные взгляды, смешки за спиной, иногда и в лицо, играет все хуже, робеет, теряется.

Опасения подтвердились. Премьера прошла неудачно. Жюльетта-Джен была освистана публикой. От огорчения она слегла, и на следующий день ее роль передали другой актрисе.

Вскоре после этого Гюго порвал свои отношения с театром Порт Сен-Мартен, но его пьеса еще долго шла и давала немалые сборы.

Дом на Королевской площади сияет огнями. Все стремятся побывать в этом салоне. Правда, остряки говорят, что, направляясь к Гюго, желудок надо оставлять в передней. Закусок мало, зато много знаменитостей — и своих и приезжих. Появляются все новые и новые гости. Звучат новые стихи.

Но где же прежние завсегдатаи красного салона? Их не видно. Ламартин путешествует по Востоку. Дельфина Гэ вышла замуж за известного журналиста Жирардена, у нее теперь свой салон, один из самых популярных в Париже, Альфред де Виньи явно охладел к Гюго; пути их разошлись. Сент-Бёв давно уже не переступает порог этого дома… Госпожа Гюго время от времени встречается с ним тайком, слушает его стихи и признанья, но все это утомило ее. Она не создана для романтических авантюр. Несмотря ни на что, она предана Виктору, любит свою семью, предпочитает устойчивость шаткости. Конечно, ей нелегко, но она никому не станет жаловаться. Адель решила смотреть на увлечение мужа какой-то актрисой сквозь пальцы. Никаких сцен и упреков. Может быть, она и сама виновата в измене мужа. Но когда-нибудь это пройдет, надеется она.

Голоса, смех, музыка вырываются из окон на вечернюю улицу. Прохожих мало в этот поздний час. Вот на другой стороне площади показалась одинокая женская фигура. Закутана в шаль, идет легкой поступью, почти бежит. Потом останавливается, прижимается к стене, глядит. За плотными занавесями движутся тени. Может быть, среди них ей удастся различить его силуэт? Долго стоит Жюльетта, не спуская глаз с освещенных окон. Когда она вернется домой, то перед сном напишет Виктору письмо; она пишет ему иногда по два раза в день. Любовь к нему — это ее жизнь.

Трудное, горькое счастье. Раздваиваться, таиться от всех, потихоньку убегать из дому и всюду слышать за спиной шепот, смешки, сплетни.

Поэт знает, что говорят о нем в гостиных. Судят, рядят, укоризненно покачивая головами.

— О, этот Гюго, певец семейного очага, певец античных добродетелей. Дома четверо детей, а он…

Многие из тех, кого он считал друзьями, теперь, когда ему особенно трудно, поворачиваются спиной. Замкнутые лица или — еще хуже — лицемерные улыбки, а за маской притворного доброжелательства холодное лицо врага. Немало среди них и таких, кто под шумок пересудов о личной жизни писателя торопится свести литературные счеты.

Недавно еще певший поэту хвалы критик Гюстав Планш резко и откровенно перешел в стан его противников.

Сент-Бёв давно уже перестал быть «первым другом» Гюго, но все еще оставался его верным литературным соратником, а теперь явно переменил фронт. В начале 1834 года он очень холодно отозвался в своей рецензии об очерке Гюго, посвященном жизни Мирабо.

Даже славный Дюма уже не так ослепительно улыбается при встречах с Гюго. Конечно, он не осуждает Виктора, не вмешивается в личные дела. Нет, его огорчает другое. В Париже говорят, будто перу Гюго принадлежит статья против драматургии Дюма, появившаяся в журнале «Деба». В действительности Гюго не был повинен в этом выпаде против своего друга, но недоброжелатели раздувают слухи, и отряды романтической молодежи раскалываются. Сторонники Дюма не хотят быть защитниками пьес Гюго.

Вообще прежнего энтузиазма в романтической армии уже нет. И это беспокоит Гюго, может быть, глубже и острее, чем личные неурядицы. Он создает одну за другой новые пьесы, но они не становятся ошеломляющими литературными событиями. Он привык чувствовать себя вождем, преобразователем, возглавляющим большое движение, находящимся в самом центре схватки. Но движение постепенно приобретает новый характер, центр его начинает перемещаться. Гюго продолжает одерживать блистательные победы на поприще поэзии, он в зените славы, но уже перестает быть полководцем в большом литературном движении своего времени.

Прежний кружок друзей-романтиков год от года распадался. И причиной тому было расхождение общественных и творческих позиций былых соратников.

Виктору Гюго с его оптимистической верой в будущее было не по пути с мизантропом Виньи, устремлявшим взоры в прошлое, замыкавшимся в гордом одиночестве.

Давно наступило охлаждение между автором «Эрнани» и кружком Нодье, участники которого оказались слишком робки для того, чтобы идти в ногу с преобразователями-новаторами. Шарль Нодье продолжал писать чудесные романтические новеллы, но сколько-нибудь заметного влияния на развитие литературы уже не оказывал.