Записки русского крестьянина - Иван Яковлевич Столяров
Все вокруг ласкает взгляд, все радует, и никакого чувства страха и опасности, потому что находишься один среди природы, потому что на расстоянии, какое может охватить глаз, не видишь присутствия человека. Видимость же прекрасная : за 4-5 верст видишь свое село.
Не один раз в возрасте десяти-одиннадцати лет испытывал я это чувство, которое живет во мне до сих пор. Бывало, рано утром мать посылает меня с тем или иным поручением к одной из своих сестер, к тетке Ганьке, в « хутора ». До хуторов от нашего села 17 верст, и на всем этом расстоянии маячит только одно деревцо да еще гордо возвышается над полем курган.
Я не боялся и даже любил ходить к тетке Ганьке и поэтому охотно соглашался выполнить данное матерью поручение. В подкрепление сил в пути мать снабжала меня куском черного хлеба, одним вареным яйцом и щепоткой соли, которые аккуратно завертывались в платок или в чистую белую тряпочку. Больше ничего не было в руках, кроме этого маленького узелка. Никому не приходила мысль брать палку : не от кого было защищаться в эту пору в поле.
У меня был свой способ определения пройденного расстояния, свои этапы перехода. От села до поворота — первый этап ; от поворота до Лоска, большого и глубокого оврага, прорезывающего поля, — второй этап и т.д. От поворота до Лоска дорога спускалась до самого оврага, и село постепенно исчезало из вида. От Лоска же она все время поднималась до шоссе на протяжении более 10 верст. Между Лоском и шоссе поле прорезывалось еще одним меньшим оврагом, который назывался Лощечком. Для меня он был третьим этапом перехода. Здесь я останавливался, чтобы утолить свой голод, который начинал давать о себе знать, и отдохнуть.
На Лощечке совсем недавно, года два-три тому назад, был устроен пруд. Дно его в этом месте углубили, а поперек устроили земляную насыпь, запруду, вдоль которой по краям посадили ветлу. На этой запруде я и располагался для отдыха и еды. Случалось, что на этом этапе я и засыпал и спал беззаботным сном, как настоящее дитя природы, дитя первобытного человека. Солнце грело мое тело, легкий ветерок овевал меня, уменьшая жар лучей палящего солнца. Стрекотня кузнечиков убаюкивала, а чуть слышимые в траве шорохи ласкали мой слух, напевали мне мелодии, которые не всем дана возможность слышать в жизни...
Подкрепившись и отдохнув, я продолжал свой путь. Следующим для меня этапом был так называемый большак. Это — широкая полоса настоящей девственной степи, которая оставалась нераспаханной вдоль полей нашего села. По рассказам деда, по этому большаку ездили и гнали с южных степей скот для убоя на Липецк, а оттуда на Москву. На нем были построены постоялые дворы. А раньше по этому пути проходили, вероятно,войска Владимира Мономаха, Игоря Святославича, воспетого поэтом в поэме Слово о полку Игореве, запечатленного композитором Бородиным в опере Князь Игорь. По этой же дороге, вероятно, двигались первые татарские полчища, наводнившие и подчинившие Русь более чем на два с половиной века. Кто знает, быть может, этот путь был главным для всех проходящих орд, племен и народов, выходящих из степей Центральной Азии и наводящих на всех европейцев страх и ужас, сеющих смерть и разорение.
В то время, когда я ребенком пересекал большак, в других местах память о нем уже давно быльем поросла* и только вдоль полей нашего села он продолжал существовать, как молчаливый исторический памятник веков. В весеннее и летнее время он служил местом выпаса для лошадей крестьян, поля которых прилегали к нему.
И еще одной достопримечательностью славился большак : здесь плодилась саранча и разлеталась по всем окрестным полям, причиняя большой вред земледелию. Каждый год начальство посылало старосте нашего села грозный приказ бороться с саранчой. Для этого нас, детей, по наряду*, привозили на большак, и мы бреднем ловили саранчу под руководством десятского* и зарывали ее в канавки.
Не знаю, был ли толк от этой нашей работы, но нам она доставляла большое удовольствие, и мы были несогласны со взрослыми, которые считали, что эта работа — ненужная выдумка начальства.
Потом, заметив, очевидно, что от такой борьбы с саранчой толку мало, начальство приказало распахать большак. Так на моих глазах исчез этот исторический природный памятник, с которым связано приятное воспоминание. Иная дорога заменила большак — шоссейная, связавшая город Воронеж с Москвой через Задонск и Елец.
По этому новому пути уже Петр Великий ездил из Москвы в Воронеж, где он строил свой флот для завоевания Азова*. В его царствование и начала покрываться камнем новая дорога с канавами по обеим сторонам. По этой дороге уже нельзя было гнать скот, а лошадей нужно было подковывать : камень — не земля, о камень конь быстро копыта сбивает и калечит ноги. Шоссейная дорога пролегла почти рядом с Доном, который она пересекала в городе Задонске.
Между большаком и шоссейной дорогой находилась еще одна достопримечательность, которая всегда приковывала мое внимание : курган*. Внизу у его подножия уже прикоснулся человек : распахал землю со всех сторон. Верхушка же оставалась покрытой вековечной травянистой корой. Она еще хранила остатки его былого величия и таинственности. Когда-то мимо него проходили и проезжали люди, склонив головы, в раздумье и может быть и с боязнью. Легенды о нем до сих пор живут. Об одной из них я всегда вспоминал, проходя мимо него. В кургане, думал я, на большой глубине, клад зарыт. Клад — большой, а достать его нельзя : заколдован он и простому смертному в руки не дается. Чтобы достать этот клад, нужно с чертом договор заключить и на нем своей кровью подписаться. Договор же говорит о том, что нужно черту душу отдать.
Говорят, что были смельчаки, которые хотели добраться до клада без помощи черта, да не вышло из этого ничего. До клада они не докопались, говорили, что он от них дальше вглубь уходил.
Я верил в эту легенду и в таинственную силу, охранявшую тайну кургана, и проходил всегда мимо него, объятый думой, навеянной им. Эти думы рассеивались новыми впечатлениями, захватывавшими меня при приближении к шоссейной дороге. По ней тянулись обозы, проезжали барские начальнические экипажи, иногда проходил дилижанс, ходивший из Воронежа в Задонск и обратно. Он также казался мне таинственным и необычайным явлением, с кучером, сидящим высоко-высоко на облучке. Внутри сидели пассажиры, господа.
