Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда
— Сколько тебе лет, ты что-нибудь помнишь за тридцать третий год?
Я рассказал им, что помнил и как остался жив. Тогда же я услышал их рассуждения о голоде на Украине. И особенно прислушивался к их разговору о голоде. Было непонятно, откуда они знают то, о чем дядя Тима говорил мне по секрету. Эти люди никогда не жили на Украине и не видели наших страданий. Значит, дядя Тима говорил мне правду о государственной тайне. Это были политические заключенные. И хотя мне их политика не была нужна, но я понял, что они многое знают о нас, даже больше, чем мы знаем о себе.
Но как говорится, сколько бы веревочке ни виться, конец будет. Однажды вечерняя проверка сильно затянулась, нас несколько раз пересчитывали и только в полночь отпустили. Всех предупредили, чтобы вышли на утреннюю проверку. Стали поговаривать, что кто-то сбежал из лагеря. За все лето тысяча девятьсот сорок четвертого года я ни разу не был на утренней проверке и не ходил на работу, но на этот раз был вынужден пойти.
Проверка не состоялась, так как беглецов поймали, но я побоялся вернуться в барак и решил пойти на работу.
Присоединился к одной из бригад. Отработал, а вечером меня зарегистрировали как новичка в лагере. Было очень много разговоров о тех троих, которые совершили побег.
Удивлялись, как они могли перелезть через стену, высота которой десять метров и к тому же часовые с пулеметами постоянно дежурили на вышках. Кроме того, высоковольтные провода проходят низко над землей, так что нельзя пролезть. Оказалось, что они нашли выход из лагеря. В лагере были общие туалеты — глубокие цементные канавы, через которые проложены мостики.
Периодически, с большой быстротой вода протекала по всем канавам, промывая их и выливалась по трубам где-то за пределами лагеря. Делалось это каждые полчаса.
Эти трое пролезли по этим трубам в то время, пока не шла вода. Они, конечно, сильно рисковали, ведь никто не знал, где эти трубы кончаются, а может, они и знали?
Один из них поймался. Приказали после работы собраться всем нам на площади. Была поставлена виселица, под ней сбежавший заключенный. Я только удивлялся, как он вообще мог передвигаться, не то, что лезть по трубам. Наверное, он решился на это, потому что ему все равно не жить. А избит был так, что мясо клочьями висело. Зачитали приговор.
— За побег из лагеря — смертная казнь через повешение.
На следующий день меня отстранили от работы и вызвали в отдел. И снова, в который раз уже, там, где другие наверняка попадали в число смертников, меня охранял невидимый перст судьбы. Обычно допросы вели немцы и, конечно, никакой пощады провинившемуся не было. За малейшее нарушение, без суда и следствия заключенного отправляли в расход. Но на это раз допрос проводил чех, причем он неплохо говорил по-русски. Как он туда попал, не спрашивайте меня, почему при допросе не было немцев, если он был за переводчика, я тоже не знаю. Допрос он вел по-русски.
— Сколько времени в лагере?
— Шесть месяцев, из них две недели был в госпитале.
— В какой бригаде работаешь?
Я ничего не мог сказать, так как нигде не работал.
Он показал мне мою карточку, где указывалось, в какой бригаде работал заключенный. Там был отмечен мой единственный рабочий день.
— Ничем не могу тебе помочь, если сегодня узнает начальство об этом, сразу же отправят в крематорий. Завтра отправляется особый этап, попробую тебя отправить с ним. Это единственно, что я могу сделать. Но если об этом узнают раньше, ты пропал. Поедешь с этим этапом, но оттуда еще никто не возвращался в Бухенвальд, поедешь с этим этапом, а там что Бог даст.
Это было осенью тысяча девятьсот сорок четвертого года.
Второй этап
После вечерней проверки я сказал в бараке, что завтра меня переводят в какое-то другое отделение работать.
Стали прощаться. Одни считали, что мне повезло, другие пугали, что это очень опасный этап и его называют «этап смертников». Никто не знал, какая там работа, потому что оттуда никто не возвращался, даже работники крематория ни разу не встретили кого-нибудь из этого отделения. Все сходились на том, что у них там свой крематорий. Но как бы ни было, а рано утром меня отправили на работу в другое место.
Утром нас поместили в машины и отвезли на станцию Ваймар, где нас ждал поезд. В вагоне был полумрак, окна были закрашены. Мы даже не поняли, в каком направлении нас везут. На одной из станций поезд остановился и наш вагон отцепили. Там пришлось сидеть до рассвета следующего дня, а уже утром подъехали крытые без окон машины, в которые нас погрузили. Лагерь, куда нас привезли оказался очень большой. Располагался он в долине, по обе стороны которой возвышались горы, а далеко на вершине виднелся лес.
Первые два дня мы проходили всевозможные процедуры. Снова сделали отпечатки пальцев, на голове обновили крест. В будущем за крестом приказали самому следить, идти в парикмахерскую. Очень строго наказывали, если волосы чуть-чуть отросли. Здесь порядок был еще строже, чем в старом лагере и крематорий свой действительно был. Русских совсем мало, в основном политические заключенные, которых привезли из другого лагеря смерти Освенцим. До этого я даже и не знал, что есть такой лагерь. У всех заключенных из Освенцима был выколот лагерный номер на руке. В Бухенвальде же носили одежду с нашитым номером.
Только здесь я по-настоящему понял, что эти два лагеря были кузницей смерти. От заключенных наслушался всяких ужасов об Освенциме. Рассказывали, что в сорок втором и сорок третьем годах туда привозили русских военнопленных, которых сразу же сжигали — крематории горели день и ночь. Здесь работали заключенные, которых периодически меняли, а точнее сказать, сжигали в печах, а новых ставили на их место. Очень много погибло евреев, которых свозили со многих стран Европы. На Украине их уничтожали на месте, но из Польши, Болгарии, Венгрии, Чехословакии — забирали обманом.
Евреев семьями забирали в Германию, как переселенцев, на работу, а везли в Освенцим. Мужчин и женщин сразу отправляли в баню. Перед этим они должны были сдать все продукты, которые привезли с собой. Бани же были устроены по-особому. Большой зал с трубами по потолку. Из труб были выведены душевые отверстия и это вполне походило на баню. Испуганных, загоняли в душ человек по двести. Когда польются первые капли воды, люди с облегчением начинают мыться, не зная, что их ожидает дальше. Вдруг вода кончается и по этим же трубам начинает идти газ — все задыхаются. Тела умерших загружают в вагонетки и отправляют в крематорий. С детьми поступали иначе — сажали рядами, мазали чем-то под носом и они спокойно засыпали. Дальше их ждала та же участь, что и родителей — на вагонетки и в крематорий. Все это делалось под большим секретом, но все же правда об этих ужасах доходила до заключенных.
