Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда
В такие моменты луч надежды появлялся в моей душе, ведь это могли быть наши освободители. Когда все смолкало, нам давали отбой, и мы снова приступали к своей работе, довольные тем, что на этот раз все обошлось благополучно. По радио передавали, какие города уже бомбили. Хотя мы не знали, где эти города находились, но для нас, русских, это было хорошим знаком. Мы понимали, что война идет уже на территории Германии и, возможно, нас скоро освободят. Человек ко всему привыкает, привыкли и мы к тревогам. Но как-то раз завыла сирена воздушной тревоги, а через десять минут снова, потом третий раз. Это означало, что бомбить будут именно нашу местность. Все немцы побежали в бункер, а мы только успели попадать на землю, как сирена стала выть непрерывно. Тогда нас погнали в бункера вместе со всеми. Там были и конвоиры, и пленные. Просидели мы в бункере четыре часа. Все это время где-то рядом непрерывно рвались бомбы. Когда мы вышли из бомбоубежища, все вокруг полыхало. Было три часа дня, но густой дым так покрыл все небо, казалось, наступили сумерки. Ясно было, что бомбили целенаправленно, от нашего завода ничего не осталось, одни развалины. Нас отвели в казармы, ко всеобщему удивлению они уцелели под таким обстрелом. Там находились пленные, которые работали в ночную смену.
Во время бомбежки их отвели подальше от казарм и расположили под открытым небом. В этот день нас не кормили, а на следующий день перевели в другое отделение Бухенвальда. Больше нас на работу не водили, завод был полностью разгромлен. Отдыхаем, даже надзиратели успокоились, никто не размахивает нагайкой. Ходим по всему лагерю свободно, даже в запретную зону можно, вернее сказать, наша зона, где жили русские, была запретной. Ведь всем остальным разрешалось общаться между собой и только с русскими нельзя. Зона, где жили люди всех национальностей, не была изолирована, но нам, русским, туда ходить запрещалось и только сейчас на это не стали обращать внимания. Все стали равные. Каждый в душе лелеял надежду на скорое освобождение, мечтая, что американцы еще с десяток городов уничтожат и будет конец войне. Прошла неделя.
Ожидали, когда вернут нас в главное отделение Бухенвальда. Неизвестность сильно тяготила, по лагерю пошли всякие слухи и предположения. Запас продуктов был на исходе, наш дневной паёк, и без того очень маленький, теперь разделили на два дня. Как и раньше нас два раза в день кормили, но суп стал еще жиже — одна вода. Сил почти не было, благо на работу не гонят, в основном лежали на нарах. Все больше волновал вопрос, почему нас не увозят в главный лагерь. Понятно, что такую массу народа не легко перевезти, но и здесь мы тоже были обречены на голодную смерть. А может, про нас уже забыли?
К несчастью, меня начал мучить сильный кашель, а этого было достаточно, чтобы тайный санитар доложил немцам, которые быстро сделают заключение — туберкулез. И тогда ничего не спасет от крематория, немцы туберкулеза боялись больше, чем чумы. Я старался сдерживаться изо всех сил, но это плохо получалось.
Казалось, грудь мою разорвет на части, спать не мог, а из-за меня не спали и другие. Однажды утром подошел ко мне мужчина лет сорока. Предложил выйти на свежий воздух поговорить. Завел разговор о моем здоровье.
Я себя не видел, но он сказал, что лицо у меня совсем осунулось и посерело. Посоветовал умываться несколько раз в день холодной водой и не сидеть в казарме, потому что там сквозняки, лучше больше быть на свежем воздухе.
— Похоже, у тебя воспаление легких, да оно и не удивительно после такой зимы.
Сказать по правде, сначала я очень растерялся, ведь в лагере каждый старался как-то выжить сам и мало кто думал о других. А он продолжал:
— Кашель может ускорить твой путь в крематорий, в казарме найдутся люди, которые за лишнюю тарелку баланды сообщат кому надо. Особенно остерегайся санитаров. После того как нам раздают баланду, они занимаются уборкой в туалетах и в казарме. Но основная их задача наблюдать, у кого расстройство желудка, кто похож на туберкулезника. Эти санитары помогут тебе скорей Богу душу отдать. Когда получаешь у них баланду, старайся им улыбнуться и поблагодарить.
Любым путем удержи кашель, иначе быстро сделают из тебя жаркое.
— Неужели в печку живыми бросают?
Он посмотрел на меня удивленно:
— Какая тебе разница, после того как бросят, уже живой не будешь.
В тот день утром нам давали зеленый паек. Я его проглотил, запил водой и пошел прогуляться по территории иностранцев. Как же я удивился, когда в мусорнике увидел выброшенную зелень. Подобрал траву и отправился к моему новому другу. Когда я подал ему зелень, наверное, тройную порцию завтрака, он поинтересовался:
— А себе оставил?
Я сказал ему, что разделил поровну.
— Но откуда ты так много принес?
— Послушал твоего совета больше бывать на воздухе, вот и пошел в лагерь французов. Там этой травы в мусорном ящике полным-полно, я и набрал.
— Надо хорошенько промыть траву под краном. Мы пошли к умывальникам, помыли ее, и он с жадностью начал есть. На меня смотрит, а у самого слезы на глазах, что он думал тогда, не знаю. Может, у него где-то был сын, и я ему напоминал о нем. Потом я повел его к этим мусорникам подкармливаться. Когда он увидел, сколько выброшено травы, начал давать новые советы, видно, он любил делать это и раньше.
— Много не ешь, чтоб не переесть, это еще хуже, чем не доесть. И еще, не ешь все подряд, бери вот эту траву, она похожа на русский щавель. Это шпинат, он очень полезный. И выбирай ботву от морковки. Да не жадничай. С каждым днем нам уменьшали рацион зеленого завтрака, но в мусорнике еще можно было кое-что найти.
Удивительно, но у меня уменьшился кашель и я почувствовал себя бодрее. Снова появилось желание жить. Мой новый друг Степан смотрел на меня с улыбкой и подшучивал надо мной. Говорил, что лицо у меня уже стало красное, как морковка. Лица своего я не видел, но руки были тонкие, как у скелета.
Как-то Степан сказал мне, что я спас ему жизнь.
— Я не понимаю, где, когда?
— А тогда, когда ты принес мне зелень. Я уже причислил себя к смертникам, а тут неожиданно такое подкрепление. В ту ночь, когда ты метался в горячке, я понял, что и тебе пришел конец, жалко мне было тебя. Ведь совсем мальчишка еще, как тебя угораздило сюда попасть? Удивляюсь, как ты смог вычухаться из такого состояния, наверное, под счастливой звездой родился.
Посмотри, что в нашем блоке творится, да и в других тоже. В комнате по шестьдесят душ, значит, в блоке двести сорок, а где они? Скоро месяц, как мы не работаем, а люди не выходят из бараков, лежат на нарах. На вид ничего, потому что пухлые. А сейчас еще инфекционные заболевания появились. Немцы не то что людей сожгут, сам лагерь с землей сровняют, чтоб зараза не распространялась.
