Иван Хомич - Мы вернулись

Да и песок-то пришлось выбросить. В карманах он намок и уже не мог сослужить службу.

Всю ночь, как когда-то во дворе тюрьмы, мы "проплясали" на холоде, прижимаясь спинами друг к другу.

В деревню все-таки не пошли. К утру снег и дождь прекратились, мы снова тронулись в путь. Небольшой запас сухарей каждый съел еще вчера, хотелось есть, позднее захотелось и пить, а вода не попадалась. Но вскоре мы подошли к тому озеру, которое значилось в наших планах. За все это время никаких следов партизан мы не заметили.

Расположились под большим дубом. Удивительная тишина стояла в предутреннем лесу, озеро большое, спокойное. Каждый, кто хоть немного любит природу, залюбовался бы ее чарующей красотой. Но наше положение было слишком незавидно. Все сидели молча, озираясь по сторонам, и каждый думал свою тяжелую думу.

Вдруг послышался треск сучьев, легкий шум в кустах.

Первая мысль: "Немцы! Живьем хотят захватить". Кто где сидел, так и залег.

Из кустов вышла косуля, остановилась, чуть подняв голову, спокойно поглядела по сторонам. Какой-то миг мы любовались великолепным животным. Потом кто-то стал подкрадываться к нежданной гостье. Наивно, конечно! Косуля, почуяв опасность, мгновенно повернула обратно в кустарник и скрылась.

Все рассмеялись.

- Ружье бы! Хорош был бы шашлычок на завтрак.

Только на рассвете следующего дня, голодные и предельно усталые, решились мы подойти к небольшой деревушке, как позднее выяснилось, - Хоровице. Подошли крадучись. Постучались в окно, спросили прямо, - кто в деревне? Нам ответили, что ни немцев, ни полиции нет. Мы попросили хозяина к выходу!

Вышел пожилой украинец, поглядел на нас и сразу, конечно, понял, что мы беглые.

- Хлопци, а де ж ваше оружие? - спросил он.

- Наше оружие в лесу, говорим. А сами опять расспрашиваем его о немцах да о партизанах. Хозяин опять оглядел нашу одежду, палки.

- Хиба ж вы не партизаны?

- Будущие партизаны, - сказал кто-то из наших. - А пока просто голодные люди.

Хозяин пригласил нас в хату.

Хозяйка молча поставила на стол кувшин молока и положила буханку черного хлеба. У хозяина глаза округлились, когда он увидел, как набросились люди на еду, как, еле прожевывая, глотают они хлеб.

- Наталка, нэсы последний кувшин, - сказал он, - а вы зовите и остальных в хату.

Женщина замялась, стараясь встретиться глазами с мужем.

- Нэсы! - строже добавил он, не глядя на жену. - Сами как-нибудь перебьемся.

Нам принесли второй кувшин молока и еще одну буханку хлеба.

- Кушайте, товарищи, - сказал хозяин. - Дали б больше, да больше у нас нет. Есть картошка, так ее варить, надо.

Мы поблагодарили.

В разговоре выяснилось, что ночью в селе были партизаны. Хозяин сказал нам об этом, подумал, вроде бы что-то вспомнил. "Погодите, - говорит, - может, и не все ушли", - и вышел из хаты.

У нас мороз по коже прошел. Думаем - не то бежать, не то к бою готовиться. Вдруг смотрим, наш хозяин возвращается с каким-то узбеком.

Узбек был в немецкой форме, с винтовкой на плече. Совершенно так же одевали гитлеровцы охранников, ловивших партизан.

Мы схватились за палки и готовы были кинуться на хозяина и на узбека, когда услышали его совершенно спокойный голос:

- Здравствуйте, товарищи!

Он спросил нас, уж не помню о чем - нервы все же были слишком напряжены, и сказал:

- Пойдем к нам.

Вместе с ним мы снова вошли в лес, вначале в молодой, где между тонкими стволами пробивалось утреннее солнце, а потом в густой, глухой бор. Тревога как бы не доставили нас в руки немцев - не проходила. Мы обступили узбека, смотрели в оба и ждали - если увидим, что он нас к гитлеровцам привел, вцепимся ему в горло, отберем винтовку, а там - будь что будет.

Томимые тревогой, не, доверяя человеку в немецкой форме, мы двигались лесом. По пути задавали всяческие вопросы, узбек отвечал сдержанно, не обращая на нас особого внимания. Его беспечность, с одной стороны, успокаивала, с другой - настораживала. Лесная тропа кончилась, мы свернули влево и снова молча зашагали по лесу. Минут через сорок - пятьдесят из кустов бесшумно появились несколько вооруженных человек. Со всех сторон на нас глядели винтовки, автоматы.

Однако узбек сказал какой-то пароль, и нас повели в партизанский лагерь. Кроме провожатого, только один человек и пошел с нами к командиру отряда.

Мы переглядывались, шагали молча, все еще не в силах поверить, что дошли, что - на свободе, что - среди своих.

Минут через десять - пятнадцать нас ввели в небольшую землянку. Все уместиться в землянке не смогли. Часть людей осталась снаружи.

Высокий стройный молодой человек поздоровался с нами и спокойно сказал:

- А мы вас ждали.

Искренне удивленный, я спросил:

- Откуда же вы могли о нас знать? Он так же спокойно пояснил:

- Вчера наши люди доставили двух охранников, они говорили, что двигались вместе с вами, да растерялись...

В землянке было темновато, посреди горел небольшой огонек, лежала гитара и рядом - винтовка и автомат. Странное это сочетание мне чем-то понравилось уверенно люди живут, как дома.

Хозяин расспросил коротко, кто мы и что мы, и сказал автоматчику, находившемуся в землянке:

- Федор, разведи товарищей по землянкам, скажи, чтоб накормили, и пусть поспят. Мне и Роману он предложил:

- Оставайтесь здесь. Когда люди отдохнут, надо будет соорудить пару новых землянок.

Но меня не землянки сейчас тревожили. Оружие бы достать! Я сказал об этом командиру. Тот ответил:

- С оружием у нас плохо. Несколько винтовок мы вам дадим, а остальное вместе добывать придется.

К вечеру мы получили четыре винтовки и штук тридцать патронов.

Так началась наша новая партизанская жизнь.

В первый раз после долгих месяцев люди наелись досыта, напились горячего чая. С непривычки даже тяжело стало. Казалось, вот теперь-то и выспаться вдосталь. Все улеглись, попробовали заснуть, прийти в себя от всего пережитого, но нервы были так взбудоражены, что сон не шел.

Я встал, мы побеседовали немного с командиром отряда и несколькими партизанами. Люди были хорошие, как видно, боевые и смелые.

Товарищ Иван Музылев - так звали командира отряда - на слова был скуп, больше слушал, расспрашивал о побеге из лагеря, о жизни в плену. Мы с ним осмотрели Лагерь, подошли к повозкам, на которых партизаны подвозили продовольствие. Белая лошадь флегматично посмотрела на нас и снова принялась обгрызать повозку. Музылев любовно потрепал ей гриву и сказал:

- Придется тебе до вечера подождать сена, а может, и до ночи, а там покормим не только сеном, но и овсецом.

На павозке стоял пулемет максим, покрытый какой-то дерюгой. Я осведомился - почему пулемет стоит на повозке? Музылев рассказал: