Джеффри Робертс - Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

Сразу после беседы с Трумэном Молотов встретился с Иденом и Стеттиниусом, чтобы обсудить польский вопрос. Прогресса достичь не получилось, поскольку советский нарком продолжал настаивать, что новое польское правительство следует формировать на базе ныне существующего и оно должно быть «дружественно СССР». «Польша находится в нашей зоне военных действий, и наша Красная Армия пролила немало крови, освобождая Польшу от немцев, – сообщил Молотов Идену и Стеттиниусу, – Франция, Бельгия и Польша находятся в зоне действий [союзных воинских] сил, и советское правительство не вмешивается в формирование правительств в этих странах»72.

Когда Молотов встретился с Трумэном на следующий день, их беседа зазвучала куда жестче. Американский президент заявил, что горячо поддерживает позицию Запада по польскому вопросу, подчеркнув, что если не удастся решить его удовлетворительно, то это «поставит под сомнение наше единство и наше намерение о сотрудничестве в послевоенный период». Молотов отвечал, что в прошлом в советско-американских отношениях были трудные вопросы, но они разрешались, когда обе стороны находили общий язык и не пытались навязать друг другу свою волю73. Именно в конце этой дискуссии Молотов якобы и возмутился манерами Трумэна. Однако ни в советских протоколах встречи, ни в американских записях нет ни слова о знаменитом обмене колкостями, о котором пишет в мемуарах Трумэн. Единственное существенное различие между двумя официальными отчетами состоит в том, что советский документ подчеркивает упорство, с каким Молотов отстаивал советскую позицию по Польше, в то время как американский рапорт делает акцент на настойчивости Трумэна в отношении точки зрения Запада.

Можно предположить, что в своих воспоминаниях о той встрече – а написаны они в самый разгар «холодной войны» – Трумэн просто хотел художественно подчеркнуть, насколько он был суров в общении с Советами. И уж конечно Молотов – не терявший самообладания, когда перед ним закатывал истерические спектакли Гитлер, – не стал бы выходить из себя из-за пары резких слов, брошенных американцем.

По просьбе Трумэна советский нарком встретился с Иденом и Стеттиниусом еще раз. Но они ни до чего не договорились, и дискуссию пришлось продолжить в Сан-Франциско74. Там Молотов произнес замечательную речь на конференции ООН 26 апреля. Он обосновал доминирование сверхдержав в новорожденной организации, указав на английскую, советскую и американскую роль в победе во Второй мировой войне и потенциал Коалиции в сохранении мира, если она останется единой и будет опираться на поддержку других государств: «Если ведущие демократические страны покажут свою способность согласованно действовать и в послевоенное время, это будет значить, что интересы мира и безопасности народов нашли, наконец, свою лучшую опору и защиту. Но этого еще недостаточно. Готовы ли другие миролюбивые страны объединиться вокруг этих ведущих держав, чтобы создать дееспособную международную организацию безопасности, – вот тот вопрос, который должен быть разрешен на настоящей конференции». Заодно Молотов напомнил слушателям, что именно Советская страна спасла «европейскую цивилизацию в кровавых битвах с немецким фашизмом»75.

А тем временем не утихали споры вокруг Польши. Раздражение, кипевшее в Молотове из-за затянувшихся бесплодных разговоров, вылезло на поверхность, когда он не позволил Владимиру Павлову, своему переводчику, сравнить рабочие заметки с записями его английского коллеги А.Г. Бирс76. Правда, на встрече 2 мая был достигнут хоть небольшой, но прогресс, когда Молотов объявил, что СССР считает возможным включить Миколайчика в состав воссозданного польского правительства, поскольку тот согласился по поводу Линии Кёрзона. Вторую уступку совершил Трумэн, решивший отправить Гарри Гопкинса в Москву в качестве посредника на переговорах. 25 мая Гопкинс прибыл в советскую столицу и несколько раз встретился со Сталиным. Благодаря этому стороны приблизились к соглашению, на основе которого была проведена реорганизация правительства Польши. Теперь в нем преобладали коммунисты, но было и несколько прозападных членов совета министров, например Миколайчик, назначенный заместителем премьера. 5 июля Британия и Америка признали этот новый состав.

Дискуссии о Польше несколько отравили советско-западные отношения на несколько месяцев, но в конце концов Сталин и Молотов добились от Британии и Соединенных Штатов уступок, которые они считали наиболее важными для советских интересов. Такой успех позволял предположить, что тайное соглашение о сферах влияния, обсуждавшееся в Ялте, остается в силе, и на будущем Потсдамском саммите с Трумэном державы продолжат трехстороннее сотрудничество.

ПОТСДАМСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Формат Потсдамской конференции (17 июля – 2 августа) совпадал с ялтинским. «Большая тройка» (Трумэн, Сталин, Черчилль – на середине саммита его сменил Клемент Эттли, победивший на всеобщих выборах в Англии) – встречалась на пленарных заседаниях и обсуждала вопросы общего порядка, а министры иностранных дел (Молотов, новый госсекретарь Джеймс Ф. Бирнс и Иден – затем вместо него приехал Эрнст Бевин) собирались отдельно, чтобы поговорить о деталях той или иной линии.

В Потсдаме вели разговоры в первую очередь о будущем Германии. Было достигнуто подробное соглашение о ее «полном разоружении и демилитаризации», а также децентрализации экономических и политических структур. По поводу репараций – эта тема была очень важна для СССР – договорились, что часть 10 млрд долларов, которые причитались Союзу, будет выплачена в виде промышленных товаров из западных зон оккупации.

Куда больше разногласий вызывала судьба военных союзников Германии – Италии, Болгарии, Финляндии, Венгрии и Румынии. Англия и Штаты добивались для Италии особого статуса, а Сталин стремился защитить интересы стран в своей сфере влияния и заставить Запад признать дружеские СССР правительства, что были созданы в Болгарии, Финляндии, Венгрии и Румынии. В итоге это дело передали Совету министров иностранных дел (СМИД) – его учредили на этой же конференции для обсуждения деталей мирных договоров для стран Оси.

СССР был недоволен, когда его исключили из так называемой Потсдамской декларации, которая требовала, чтобы Япония немедленно капитулировала под угрозой «быстрого и полного разгрома». За исключением этого момента, о Дальнем Востоке говорили мало, однако Советский Союз пообещал объявить в середине августа войну Японии.

В плане личных отношений «Большая тройка» не достигла той дружбы, что связывала Черчилля, Рузвельта и Сталина. Однако все участники в целом общались приветливо и дружелюбно. Англичане и американцы имели склонность спорить на переговорах с Советами, однако и между ними тоже встречались разногласия. Бирнс остроумно заметил: «К сожалению, создается такое положение, что, когда мы соглашаемся с нашими советскими друзьями, английская делегация не дает своего согласия, а когда мы соглашаемся с нашими английскими друзьями, мы не получаем согласия советской делегации. ( Смех. )»78