Джеффри Робертс - Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

Первое большое решение касалось будущего Германии. Сталин изо всех сил настаивал на расчленении страны и репарациях, однако его требования были удовлетворены лишь частично. Премьер-министр и президент согласились с ними в принципе, однако дальнейшее рассмотрение оставили комитетам, которые будут работать уже после конференции. Вторая дискуссия прошла по поводу Организации Объединенных Наций. Здесь Сталин убедил всех в необходимости сохранить право вето за постоянными членами Совета Безопасности. Куда более трудной оказалась польская тема; особенно вопрос о том, следует ли Западу признать «люблинских поляков» временным правительством этой страны. В итоге договорились, что люблинское правительство должно быть «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы»63. Кроме того, стороны согласились, что советско-польская граница пройдет по Линии Кёрзона, а Польше будут переданы немецкие территории. Однако детали оставили для обсуждения на мирной конференции.

Самыми успешными стали дискуссии Сталина и Рузвельта об участии СССР в войне на Дальнем Востоке. Советский вождь согласился атаковать Японию через два-три месяца после победы над Германией. В обмен СССР должен будет получить Южный Сахалин, Курилы, право транзита через Маньчжурию и контроль над китайскими портами Далянь и Порт-Артур. Единственной оговоркой стало то, что уступки по поводу Китая будут предметом отдельного советско-китайского соглашения. И Сталин, и Рузвельт были уверены, что это условие не вызовет никаких затруднений.

Последним, но не менее важным решением стала Декларация об освобожденной Европе. В этом предложенном американцами документе шла речь о «восстановлении суверенных прав и самоуправления» для европейских народов, которое достигалось путем «свободных выборов правительства, отвечающих воле народа»64. Это была единственная уступка, на которую пошел Сталин, чтобы успокоить демократические чувства западных союзников. Правда, советское толкование данного документа акцентировало уничтожение последних следов фашизма и нацизма, а не верность демократии западного типа. В любом случае Советы питали уверенность, что их коммунистические союзники успешно выступят на предстоящих выборах и займут важное место в широкой базе коалиционных правительств.

Оценка конференции, сделанная Советами сразу после ее окончания, была очень и очень положительной. Майский, представлявший советскую политику репараций, показал Молотову черновой вариант циркуляра для посольств СССР, и нарком заключил: «Общая атмосфера на конференции носила дружественный характер, и чувствовалось стремление прийти к соглашению по спорным вопросам. Мы оцениваем конференцию как весьма положительный факт»65. В советской прессе саммит превозносили как очередной великий исторический поворотный момент в создании задуманного мирного Великого Альянса66.

Эта постъялтинская эйфория утихла быстро. Во-первых, Сталин был разочарован тем, что не сумел добиться от Черчилля и Рузвельта твердого согласия на расчленение Германии. Если разделение не состоится, то Советскому Союзу нельзя, чтобы немцы обвинили Советский Союз в том, что он продвигал подобную линию, и надо постараться выгадать себе какие-нибудь политические бонусы из поддержки воссоединения Германии. 24 марта Молотов отправил Гусеву, советскому представителю в Комиссии по расчленению, телеграмму с инструкциями о сворачивании данной политики67. С тех пор Молотов и Сталин в своих публичных и частных заявлениях говорили только о целостной Германии, которая при этом должна быть разоружена, демилитаризована, денацифицирована и демократизирована.

Вторым несбывшимся ожиданием стали затяжные споры о составе нового временного правительства Польши.

В советском понимании, согласно ялтинскому соглашению, состав люблинского правительства будет расширен за счет включения туда польских политиков, выразивших готовность согласиться с Линией Кёрзона и конструктивно сотрудничать с Советами и их коммунистическими союзниками. А Британия и США, напротив, выступали за создание совершенно нового польского правительства, куда должна будет войти значительная группа прозападно настроенных руководителей. Именно Молотову поручили урегулировать этот вопрос в переговорах с английскими и американскими посланниками. К апрелю дискуссии зашли в тупик, т. к. обе стороны всеми правдами и неправдами выгадывали для себя политические выгоды.

В самый разгар споров о судьбе Польши умер президент Рузвельт, что поставило под вопрос будущее «Большой тройки». Сталин и Молотов, судя по всему, искренне горевали о скоропостижно скончавшемся американском лидере. По словам Гарримана, когда Молотов пришел к нему, чтобы выразить соболезнования, он «казался глубоко тронутым и опечаленным. Он говорил о той роли, что сыграл Рузвельт в войне и в планах о мире… Я никогда не видел, чтобы Молотов говорил так убежденно»68. 15 апреля в Москве провели панихиду в память о Рузвельте. На ней присутствовали Молотов и все его заместители, кроме заболевшего Литвинова. По предложению Гарримана Сталин командировал Молотова в Соединенные Штаты, чтобы тот встретился с новым президентом Гарри Трумэном и посетил конференцию в Сан-Франциско, на которой создавали Организацию Объединенных Наций.

МОЛОТОВ И ТРУМЭН

Второй визит Молотова в США стал одной из самых известных поездок за всю его карьеру – не столько из-за того, что случилось во время нее, сколько из-за написанного впоследствии. В своих мемуарах, опубликованных в 1955 г., Трумэн рассказывает об одной очень напряженной встрече, в конце которой Молотов возмутился: «Так со мной никогда в жизни не разговаривали». «Выполняйте свои соглашения, и с вами так разговаривать не будут», – якобы парировал Трумэн. И как часто бывает с красивыми историями, этот инцидент вошел во многие исторические байки в качестве стартовой точки «холодной войны». Но вся беда в том, что это только выдумка69.

Накануне вашингтонский командировки Молотов получил телеграмму от Громыко, где тот оценивал нового президента. В целом он высказался положительно, но предупредил: «Насколько последовательно он будет проводить линию на сотрудничество с Советским Союзом и в какой мере на него будут оказывать влияние разного рода изоляционистские антисоветские группы, сейчас пока сказать трудно»70.

Первая встреча Молотова с Трумэном, состоявшаяся 22 апреля, была очень сердечной. Американский президент сразу стал говорить, что он всегда мечтал, чтобы не прекращались дружественные отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами, а Сан-францисская конференция увенчалась успехом. Но при этом Трумэн добавил, что американская общественность придает особую важность резолюции по польскому вопросу. Молотов согласился, но указал собеседнику, что Польша, будучи соседом СССР, использовалась в качестве коридора для немецкого агрессора, и потому польский вопрос имеет куда большее значение для Советского Союза. Нарком желал знать, намерен ли новый глава государства следовать решениям, принятым в Ялте и Думбартон-Оксе, и, получив положительный ответ, выразил свое удовлетворение. В завершение встречи Трумэн поднял тост за Сталина и предложил встретиться с советским руководителем. Молотов ответил: «Советское правительство будет радо видеть Трумэна в Москве, и чем скорее, тем лучше. Встреча маршала Сталина с президентом имела бы очень большое значение. Прежние встречи Сталина с Рузвельтом всегда имели очень большое положительное значение. Установление личных отношений между руководителями правительств всегда весьма важно»71.