Джеффри Робертс - Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»

То, что обсуждали и предлагали Громыко, Литвинов и Майский, не обязательно совпадало с мыслями Сталина и Молотова. Но в сталинском СССР порядок подобных внутренних дискуссий был жестко регламентирован. Даже такому независимому человеку, как Литвинов, приходилось соблюдать осторожность, чтобы в своих рассуждениях не перейти грань дозволенного. Подобно историкам будущего три этих стратега пытались догадаться, что у Сталина на уме, гадая об истинном смысле его публичных заявлений, толкуя то, о чем писала советская пресса, и пользуясь любой секретной информацией, которую им удавалось заполучить. Однако перед историками у них было одно преимущество: все они лично общались со Сталиным и Молотовым – последний всегда точно излагал мнение своего начальника. Так что логично предположить, что эти размышления о послевоенном мире не только показывают их личные соображения, но и отражают язык и понятийную систему, использовавшиеся в Наркомате иностранных дел при Молотове. Да, их записи не раскрывают этот дискурс во всей полноте – в нем превалировали госсотрудники, чьи образ мыслей и способ их выражения двигались в более традиционном, идеологическом направлении: предсказывался новый всплеск антагонизма между социалистическим и капиталистическим мирами. Однако размышления Майского, Громыко и Литвинова однозначно указывают, что Сталин и Молотов предпочли бы после войны продолжить трехстороннее сотрудничество.

Более точные свидетельства того, о чем думал Сталин накануне ялтинской встречи, содержатся в некоторых беседах советского генсека и группы болгарских и югославских коммунистов в январе 1945 г. В основном эти разговоры касались балканских вопросов, но иногда Сталин высказывался и на более широкие темы. 28 января он заявил: «Капиталистический мир разделен на два враждующих блока – демократический и фашистский. Советский Союз пользуется этим, чтобы воевать против самой опасной для славянских народов [страны] – Германии. Но даже после поражения Германии угроза войны/вторжения останется. Германия – мощное государство с развитой промышленностью, сильными организацией, работниками и традициями; она никогда не примирится с поражением и будет и дальше угрожать славянским народам, поскольку считает их своими врагами. Империалистическая опасность может появиться с другой стороны.

Сегодняшний кризис капитализма вызван в первую очередь загниванием и взаимным уничтожением двух вражеских лагерей. Это – хорошая почва для победы социализма в Европе. Но мы должны забыть о мысли, что социализм возможно достичь лишь при посредстве советского правления. Он может быть представлен и другими политическими системами – например, демократией, парламентской республикой и даже конституционной монархией»61.

Несколько иной вариант рассуждений Сталина записал в своем дневнике Георгий Димитров, болгарский коммунист, в прошлом возглавлявший Коминтерн: «Германия будет разгромлена, однако немцы – сильный народ с многочисленными кадрами, он снова возродится. Славянские народы не должны оказаться неподготовленными, когда на них снова попытаются напасть, а это, вероятно, или даже наверняка, произойдет в будущем. Старое славянофильство выражало устремление царской России подчинить другие славянские народы. Наше же славянофильство – совершенно другое. В его основе – идея объединения славянских народов в качестве равноправных с целью общей защиты своего будущего существования… Кризис капитализма проявился в разделении капиталистов на две фракции: одна из них – фашистская, другая – демократическая. Образовался союз между нами и демократической фракцией капиталистов, т. к. последняя была заинтересована в том, чтобы не допустить господства Гитлера, поскольку такое жесткое господство довело бы рабочий класс до крайностей и до свержения самого капитализма. Сейчас в союзе с одной фракцией мы выступаем против другой, а в будущем выступим против обеих фракций капиталистов.

Возможно, мы ошибаемся, полагая, что только советская форма ведет к социализму. На деле доказано, что советская форма – самая лучшая, но далеко не единственная. Могут существовать и другие формы: демократическая республика, например, или даже – при известных условиях – конституционная монархия»62.

Слова Сталина о двух крылах капитализма иногда интерпретируют так, как будто он считал неизбежным конфликт с демократической фракцией капитализма. Но, как видно из обеих цитат, Сталин размышлял о том, что немецкая угроза будет существовать долго, и славянские народы, чтобы противостоять ей, должны объединиться. Советский вождь говорил славянам: чтобы победить немцев, вы должны рассчитывать только на себя, а не на долгосрочный союз с демократическим капитализмом. Кроме того, очевидно, что в качестве политической стратегии коммунистов Сталин предпочитал умеренный курс, ориентированный больше на реформы, чем на революцию. Еще два-три года сталинская политика в отношении коммунистического движения сохраняла это направление; лишь когда линия поступательной коммунистической политики зарекомендовала себя провальной, он обратился к более милитаристским и левацким взглядам.

В Ялте прогнозы трехстороннего сотрудничества были хорошие. Ни дипломатия, ни политическая стратегия Сталина не предвещали крупных разногласий с Британией и Соединенными Штатами. По крайней мере в ближайшем будущем. Все было готово для серьезных переговоров с Черчиллем и Рузвельтом с целью урегулировать существующие разногласия и создать основу для долгосрочной Коалиции мирного времени.

ЯЛТИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

На ялтинском саммите (4–11 февраля 1945 г.) пленарные заседания «Большой тройки» дополнялись встречами трех министров иностранных дел – Идена, Молотова и Эдварда Стеттиниуса, сменившего Халла на посту госсекретаря, – именно они занимались подробностями решений и соглашений.

Первое большое решение касалось будущего Германии. Сталин изо всех сил настаивал на расчленении страны и репарациях, однако его требования были удовлетворены лишь частично. Премьер-министр и президент согласились с ними в принципе, однако дальнейшее рассмотрение оставили комитетам, которые будут работать уже после конференции. Вторая дискуссия прошла по поводу Организации Объединенных Наций. Здесь Сталин убедил всех в необходимости сохранить право вето за постоянными членами Совета Безопасности. Куда более трудной оказалась польская тема; особенно вопрос о том, следует ли Западу признать «люблинских поляков» временным правительством этой страны. В итоге договорились, что люблинское правительство должно быть «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы»63. Кроме того, стороны согласились, что советско-польская граница пройдет по Линии Кёрзона, а Польше будут переданы немецкие территории. Однако детали оставили для обсуждения на мирной конференции.