Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Глава шестая. Vita Nuova
1
Первым родителям Элиота о его женитьбе написал Эзра Паунд. Он подчеркивал, что поэт может жить литературным трудом: «Ваш сын попросил меня написать это письмо, я думаю, он ожидает от меня своего рода апологии литературной жизни в целом и литературной жизни в Лондоне в частности <…> Положение Т. С. Э. скорее лучше [чем у меня вначале]. Я уже вбил в голову четырем издателям, что он может писать. Что касается произведений Т. С. Э., я думаю, это самое интересное из всего, что появилось после моих собственных первых книг».
Паунд старался оправдать и вероятный отказ Элиота от академической карьеры: «Мое положение сейчас гораздо лучше, чем если бы я остался профессором в Индиане». Правда, едва ли эти аргументы могли убедить отца Тома, успешного бизнесмена. Более благосклонный прием они могли найти у его матери. Но ей тоже трудно было смириться с тем, что Том намерен остаться в Европе, а это следовало из рассуждений Паунда. Кроме переезда в Лондон, «остальное – пустая трата времени и энергии. Никто в Лондоне ни капли не интересуется тем, что написано в Америке <…> Лондон любит сам открывать своих богов».
Финансовая сторона дела явно звучала малоубедительно: «С практической стороны писатель, зарабатывающий тут тысячу долларов в год, находится <…> в значительно лучшем положении, чем если бы он зарабатывал пять тысяч в Америке». К тому же с оговоркой: «Что касается точных сумм <…> я бы сказал, что если у человека есть пятьсот долларов на первый год и двести пятьдесят на следующий, остальное он сможет заработать сам, и для начала это вполне прилично»[224].
С точки зрения родителей, еще хуже было то, что Том советовался с незнакомым им Паундом о предстоящей женитьбе, ни слова не сказав об этом им самим.
2
Уже 2 июля адрес Тома – Compayne Gardens, 3. Это адрес родителей Вивьен. Оттуда он написал брату. Он знал, что Генри уже будет осведомлен о его неожиданной женитьбе. «Ты знаешь, однако, чего я всегда хотел, и я уверен, что это покажется тебе достаточно естественным. По-настоящему удивительно только, что у меня должны были найтись силы, чтобы попытаться, а когда ты узнаешь Вивьен, я уверен, что и это тебя не удивит. Я знаю, что ты согласишься с тем, что ответственность и независимость в действиях были раньше и будут тем, в чем я нуждался. Теперь моя единственная забота – как я могу сделать ее вполне счастливой, и я думаю, что я могу достичь этого, став бесконечно более самим собой, чем когда-либо в прошлом».
Разумеется, добавил Том, последнее письмо Генри (он видел «Пруфрока», вышедшего в «Poetry») весьма кстати. Семья теперь «лучше подготовлена», чтобы одобрить его решение. «Я дал письмо Вивьен: она хотела сберечь его». Не забыл он упомянуть и то, что «Женский портрет» должен выйти в «Others».
Большая часть письма была посвящена просьбам похлопотать перед редакциями журналов и издателями. Сам он пока не сможет поехать в Америку.
Надо попытаться (по совету Паунда), чтобы несколько периодических изданий, например «Atlantic Monthly», «New Republic», «Harpers» и «The Bookman», согласились сотрудничать на постоянной основе.
«Важно, чтобы издателям тебя представлял человек более высокого социального положения, чем они сами». Это может быть и Генри, но еще лучше привлечь какую-нибудь известную персону, например миссис Гарднер. (Xлопоты не увенчались успехом – первая публикация Тома в «The Bookman» появилась только в 1929 году, в «Harpers» в 1942-м, а в «Atlantic Monthly» – в 1951-м.)
В конце письма Том снова вернулся к семейным делам: «Мы с нетерпением ждем, что мать и отец приедут повидать нас». Хорошо, если Генри «употребит все свое влияние», чтобы способствовать этому. Он хотел бы послать им фото Вивьен, «но сейчас она не очень хорошо себя чувствует, все это полностью выбило ее из колеи, так что я сделаю снимок позже». В заключение – приписка Вивьен: «Я прочитала это письмо и я уверена, что мы можем рассчитывать на вашу помощь. Я прочитала письмо, которое вы написали Тому, оно мне страшно понравилось, и мне кажется, я уже вас знаю. Мне бы хотелось, чтобы вы мне написали»[225].
10 июля он отправил сразу несколько писем. Поблагодарил Х. Монро за гонорар (восемь гиней). Написал профессору Вудсу и декану Бриггсу в Гарвард, что должен отказаться от должности ассистента, поскольку решил остаться в Англии и посвятить себя литературной работе, а также в связи с женитьбой.
Куда менее формальным было письмо миссис Гарднер:
«Я уже некоторое время собирался написать вам о своих делах, но сначала они выглядели столь неопределенно, а потом двинулись так быстро, что теперь, когда я раскрываю все, я думаю, что некоторые из тех, кому я пишу, заподозрят, что либо я секретничал, либо действовал слишком поспешно. Но вы поймете, что это не так. <…>
Вы однажды сказали, что брак – это величайшее испытание в мире. Я знаю теперь, что вы были правы, но приветствую это испытание, вместо того чтобы испытывать перед ним ужас. Это гораздо больше, чем испытание мягкости характера, как иногда думают; это испытание всего характера в целом <…> Я знаю, что это, больше чем все, что я могу сказать о Вивьен и о своем счастье, покажет, что я сделал лучший выбор. Но я надеюсь, что смогу однажды привести ее к вам, или, еще лучше, вы снова приедете в Лондон. <…>
С тех пор как я оказался в Оксфорде, я завязал, как вы знаете, несколько литературных знакомств в Лондоне и завел нескольких друзей, которые очень меня поддерживали. Эта поддержка укрепила надежду, которой я тешил себя раньше; и я вижу возможность оказаться в силах выразить себя на путях литературы; и это я предпочитаю наскоро выстроенной профессиональной философии <…> я чувствовал, что работа в Гарварде меня губила. А перспектива профессорства в каком-то провинциальном университете в Америке не вдохновляет!»[226]
Он хотел бы стать иностранным корреспондентом какого-нибудь американского периодического издания…
Девятого июля молодожены ужинали с Бертраном Расселом. По его мнению, Элиот явно не выдерживал испытания, о котором рассуждал в письме миссис Гарднер. Правда, Рассела трудно считать незаинтересованным свидетелем. Своей замужней любовнице леди Оттолайн Моррелл (и она, и Рассел не особенно ограничивали себя в связях) он писал:
«В пятницу я ужинал с моим гарвардским учеником Элиотом и его молодой
