Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Ада боялась одного: не стать бы обузой и помехой для всех — такой балласт! Но никогда, никто ни единым словом или жестом не дал ей этого понять. Даже в то время ей никогда не приходила мысль о смерти — она хотела жить.

Да, человек рано или поздно ко всему привыкает, ко всему приспосабливается, находит поводы для надежды, радуется любому случаю повеселиться. Если он хочет жить.

Первый шалаш поставили для раненых и больных в феврале. Роскошный, высокий, с основательным каркасом из бревен, укрытый, как шубой, еловым лапником, толстым, чуть ли не в полметра слоем. И тепло, и смолистый пьянящий дух от него.

Но вот в один прекрасный день основная жердь упала, сорвавшись с развилки, и весь шалаш рухнул. Это произошло, когда все спали. Аде повезло: стукнуло по костям (раны ее пошли выше, и торчали оголенные берцовые кости), но не очень больно.

Она как-то быстро сориентировалась, разгребла над головой лапник и высунула голову наружу.

И вдруг ни с того ни с сего напал на нее смех: смеялась от души, взахлеб, как давно уже не смеялась.

Отовсюду бежали на помощь, кто-то из ребят кричал на ходу:

— Где Ада?

Кто-то подхватил ее на руки, отнес в сани, а она все продолжала смеяться. И теперь еще, стоит ей вспомнить эту историю, неизвестно почему одолевает смех. Может быть, потому, что никто особенно не пострадал, а кричали все как безумные.

С тех пор Ада не хотела больше лежать в шалаше — на санях ей было куда лучше и спокойнее.

Обычно сани ставили в таком месте, чтобы ей было видно, кто идет в задание, кто возвращается, — на въезде в лагерь. Тут же неподалеку был и шалаш разведчиков «Двадцать пятого».

Возле саней всегда кто-нибудь толкался, Аду и на минуту не оставляли одну.

Трудно было в Полесье с продуктами в ту пору. О хлебе партизаны и не мечтали. Ели мучную пресную похлебку без соли. Все деревни на много километров вокруг были сожжены, помощь получить неоткуда, а весной и подавно.

Но здесь партизаны стояли недолго. В марте их снова начали обходить немцы. Чтобы уйти от них, вооруженных до зубов и остервеневших, нужно было перейти большое болото среди леса. Переход бригады, в которую теперь входил и «Двадцать пятый», начался рано утром по подмороженному льду и кочкам. Но бригада — это не отряд. Масса людей, обоз, раненые, пушки. И трясина не выдержала. Почему-то в этот день около Ады не было Сони. Ада ехала вдвоем с Васей, и на самой середине болота лед под лошадью провалился, и она завязла. Бьет из-подо льда вода, качаются на ней сани. Пока Вася пробовал выпрячь сани и поднять лошадь, стороной по пояс в воде проходили отряды, поднимая вверх оружие. А из лесу уже строчили из пулеметов по хвосту колонны.

— Иди вперед со всеми, — закричала Ада Васе, — иди, иди, не погибать же тебе из-за меня!

Вася колебался, но она прикрикнула на него, и он пошел…

Еще немного… и пройдут последние партизаны.

Если хлопцы пройдут и не помогут выбраться, ее живьем схватят враги. Так лучше умереть, не ожидая, когда схватят и будут издеваться.

Что же, у нее есть наган. Она вытащила его из кобуры, проверила — все патроны в барабане целы. Для себя оставит два последних, не один, а два (вдруг осечка!)…

Лошадь ушла почти вся в воду, торчала только голова, ее неумолимо засасывала трясина.

И вдруг совсем близко началась стрельба. Ада видела, как горстка партизан отстреливалась от десятков лезущих на них немцев. Она тоже стала стрелять по ним из своего нагана. Пусть уж зазря не пропадают ее пули.

То ли немцев всех перебили, то ли часть из них отступила, но она услышала знакомый торжествующий голос:

— Дали, гады, тягу!

И снова ей повезло. Среди группы партизан, замыкавших колонну, оказался ее прежний спаситель Костя Бондаревич. Она узнала его голос и уже потом увидела его высокую могучую фигуру.

— Костя, — закричала она что было силы, — я здесь!

— Ребята, давай сюда, — скомандовал Костя, — это наша девчонка. Это ты стреляла из нагана, Ада?

Только тут она поняла, что в барабане ее нагана не осталось ни одного патрона…

Человек восемнадцать ребят выволокли конягу, попавшую в яму подо льдом, а сани вместе с Адой вынесли на себе.

Снова жизнь!

Они вышли из окружения и стали устраиваться на новом месте.

НА ПУТИ К БОЛЬШОЙ ЗЕМЛЕ

Близился апрель. Дни стояли солнечные и теплые. Бригада прочно обосновалась в вековых лесах Полесья.

Адины сани сменили на телегу. По-прежнему Ада спала и жила под открытым небом.

Однажды ночью, часа в два, вернулись разведчики. К Аде подбежал Илюша Прокопенко и сообщил поразительную новость: в бригаду едет Саша Райкович! Считалось, что он погиб еще в январе. Но никто не мог этому поверить ни в «Боевом», ни в «Двадцать пятом» — уж очень его любили.

Ада и обрадовалась этой новости, и страшно ей стало. Да он не узнает ее такую: худенькая, стриженая (Соня срезала волосы ножницами) и… без ног.

Илюшка любил поговорить не хуже другой девчонки. Он, конечно же, заметил Адино смятение. Стал как мог успокаивать.

— Ты знаешь, какой это парень, Сашка Райкович? Когда он узнал, что ты теперь без ног, он послал всех подальше и не поверил.

Илюша рассказал, что Райкович во время прорыва попал не в ворошиловскую, а в другую бригаду и все это время был у них в разведке. Теперь едет оттуда на связь с ворошиловской бригадой. Они везут груз, их пять человек, к утру будут в лагере.

Соня, как никто, поняла Адино волнение. Спать Ада, конечно, не могла. С восходом солнца Соня ее умыла, покормила и все наставляла:

— Ты только не волнуйся. Сиди вот так. Когда он к тебе подходить будет, ты голову наклони набок, рассматривай его и улыбайся, у тебя это очень хорошо получается. О ногах своих не думай и не говори, как будто все в порядке. Расспрашивай его, все время расспрашивай, и пускай он о себе рассказывает. Это покажет, что ты о нем думала, заботилась. Мужчины это любят. (Соня вправе была считать себя более умудренной опытом, чем такой несмышленыш, как Ада. В сорок втором году она пришла в отряд вместе со своим мужем Антоном Коряжкиным из деревни Добринево. Он погиб в первый день выхода из окружения. Соня осталась одна и ждала ребенка.)

Что бы там ни говорила Соня, Ада считала, что самое лучшее — не показываться на глаза Райковичу. Но как это сделать?

Утром, только взошло солнце, в лагерь въехала подвода с грузом, на ней сидели женщина в красном платочке и трое ребят, а за подводой, верхом на той же, так знакомой Аде, Красотке, — Райкович.

Он тоже увидел Аду и, стегнув лошадь, подъехал рысью. Едва ли она наклонила голову и смогла улыбаться. Все Сонины наставления и советы разом выскочили из памяти, и если бы она действительно могла убежать, только бы ее и видели! Но делать было нечего, не играть же в молчанку.