Борис Костюковский - Жизнь как она есть

Борис Костюковский

Жизнь как она есть

ОТ АВТОРА

Наша первая встреча произошла тридцать лет тому назад в госпитале. Белокурую, остриженную под мальчишку, очень хрупкую девушку звали Адой Казей. Она рассказывала о себе очень мало и неохотно. Была в партизанском отряде… Попала в беду… Друзья не оставили, спасли.

Меня заинтересовала ее судьба. Я о ней написал.

А спустя несколько месяцев я был откомандирован во фронтовую газету, и мы расстались с Адой на многие годы.

Мы встретились вновь через двадцать пять лет, и оказалось, что я почти ничего не знал о жизни Ады.

Из всего, что Ариадна Ивановна Казей рассказала мне теперь, из ее писем ко мне, из того, что я видел в Минске, в Станькове — на родине Ады, в местах партизанских стоянок, из общения с людьми, близко знающими Ариадну Ивановну, ее мать и отца, ее брата, и складывалась эта книга. Сюжет ее — сама жизнь.

Очень хорошо об этом написала мне сама Ариадна Ивановна.

Я никогда не думаю о своем минувшем как о чем-то исключительном. Кое в чем мне и «повезло»: я осталась жить. А ведь многих, многих из моего поколения унесла война. Да и после войны… Помните, как сказал поэт: «Я не от старости умру — от старых ран умру». Старые раны за все эти годы унесли немало моих близких друзей.

Очень прошу вас, не слагайте оды в мою честь. Ведь жизнь каждого — неповторимая история, только она неизвестна другим.

Все так. Я с этим согласен. Но мне непреодолимо захотелось рассказать именно об Ариадне Ивановне.

Ничего не приукрашивая, она невольно помогла мне войти в свою жизнь, где были и радость, и слезы, и трагедии, и непоправимые ошибки, и поражения, и торжество добра. Нет, она не старалась показать себя с лучшей стороны.

В большинстве своем здесь сохранены и подлинные фамилии, и подлинные события.

Думается, что никакая, даже самая пышная фантазия не может соперничать с правдой жизни, с правдой характеров и событий.

Впрочем, предоставляю право об этом судить читателям.

Вот что рассказала Ариадна Ивановна Казей.

МАМА

Деревня наша Станьково с давних пор знаменита тем, что неподалеку от нее богатый и знатный польский граф Чапский основал свое имение, построил экзотический замок, разбил парк на английский манер, загородил речку Усу плотиной и поставил на искусственных островах готические беседки.

Станьковская усадьба была центром обширных владении графа, раскинувшихся вокруг на многие километры, с десятками деревень и тысячами холопов.

Все мои предки были крепостными и как с материнской, так и с отцовской стороны носили фамилию Казей. Различали их только по уличным кличкам и именам, которые знали, пожалуй, лучше, чем настоящие фамилии.

Моя бабка по матери — баба Мариля, полька по происхождению, — всю свою юность то батрачила в графской усадьбе, то работала поденно у аптекаря и у корчмаря. Тем не менее даже мало-мальского достатка в доме никогда не бывало.

Дед Алесь всю жизнь тачал сапоги, не уступал Мариле в трудолюбии; вопреки установившемуся мнению о сапожниках, был трезвенником, но из нужды выбраться они так и не могли.

Единственной из всей многодетной семьи, маме все же удалось окончить церковноприходскую школу в Станькове, а потом в Кайданове (нынешнем Дзержинске) — двухклассное городское училище. После вечернего рабфака она поступила на заочное отделение Московского педагогического института.

Как я помню ее, она всегда училась и почти никогда не расставалась с книгами.

Книги эти я пыталась читать, как только одолела грамоту. Если их читают отец и мать, думала я, значит, они интересные и нужные. Я брала в руки тома сочинений Ленина, книги Маркса, Энгельса, но что я там могла понять? На стене в нашей комнате всегда висела фотография Ленина, а на этажерке стояла статуэтка трехлетнего Володи Ульянова. Но сколько я ни смотрела на маленького, в локонах по плечи, мальчика, никак не могла представить его взрослым: дедушкой Ильичей, большим другом рабочих и крестьян, вождем. Так и представляла его ведущим: он впереди, а за ним — рабочие и крестьяне всего мира.

Карл Маркс в моем воображении походил на доброго бородатого дедушку Юру — отца папки. В то время у меня появлялись какие-то склонности к рисованию. И вот я решила нарисовать портрет Маркса. С каким же старанием я работала! Сколько бумаги, карандашей, красок, энергии и сердечного трепета я вложила в этот портрет! И как ждала оценки родителей!

Папка сказал: «Молодец, раз начинаешь с великих людей». И Маркс в моем воображении сразу вырос в гиганта: по-белорусски «вялш»- большой. Мама тоже сказала что-то лестное, но непонятное: «Oro-го! У тебя, дочурка, есть эстетический вкус и чутье живописца». «Эстетический»- темная ночь, «вкус» — сладкое, горькое, что-то на кончике языка, «живописца»-«живо писать», а я-то так долго трудилась, «писала медленно» (этого я, конечно, не сказала маме, чтобы не разочаровать ее).

…Чуть начнешь вспоминать, и невольно мысли уносят тебя далеко-далеко. С «колокольни» своего теперешнего возраста смотришь на ту девчонку, и невольно охватывает первозданная радость бытия, новизны, счастья узнавания…

Но возвращаюсь к маме и ее жизни.

Интересна история ее любви и замужества. Об этом, когда я подросла, поведала мне сама мама. Да и от других я наслушалась немало, особенно от бабушки Зоей — дальней родственницы отца, моей неродной, но самой любимой бабушки.

…В 1921 году, когда наша местность была освобождена от белополяков, приехал домой на побывку из Кронштадта Иван Казей.

Ане Казей исполнилось тогда шестнадцать лет.

Был май, весна в разгаре, вовсю цветет черемуха; в бывшем графском парке — целые поляны фиалок.

В деревне, в воскресный день, в бывшем доме графского писаря танцы под гармонь, скрипку, цимбалы.

Аня только-только окончила учение в Кайданове, невеста, ей разрешено пойти на танцы. Невеста-то необычная для деревни того времени — с образованием, «ученая», да и красавица, и рукодельница, умница — в общем, всех качеств и не перечтешь.

И вот она появляется в самодельных — шитых дедом — туфельках на каблуке и в полотняном домотканом платьице, которое она расшила васильками. И вдруг… Моряк! Кто он? Чей? Откуда здесь появился? Моряку двадцать семь лет, высоченный, плечистый, копна темно-русых волнистых волос, орлиный взгляд, продолговатое лицо с прямым носом и полный рот белых зубов. А как лихо пляшет и говорит совсем не по-здешнему!

Сердце впервые замерло у девчонки: надо же узнать о нем, об этом моряке. Школьная подружка сказала: «Так это же Ваня Талёнов».