Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

Снова, теперь уже не робкий, поворот в сторону пианистки, кивок головы, и уже летят аккорды, один, второй, третий, только более быстрые, чем в первой песне, — на катке шагом не ходят, как бы предупреждала песня. И, улыбнувшись, Майя запела:

Вьется легкий вечерний снежок,Голубые мерцают огни,И звенит под ногами каток,Словно в давние школьные дни…

Теперь уж не думалось о том, как бы не забыть слова, она пела легко и свободно, дыша полной грудью, слыша только вот этот режущий звук коньков, ей виделся лед, залитый светом ярких огней фонарей, окаймлявших белую, посыпанную снегом площадку, и счастливые пары, которые, взявшись за руки, скользят в такт музыке.

Вот и мчишься туда, где огни,Я зову, а тебя уже нет…«Догони! Догони…»

Эту фразу Майя спела так, будто она сама кричала, а не та девушка на снегурках в спортивном костюме — шаровары, курточка на молнии, красное кашне вокруг шеи, пуховая шапочка, а из-под нее разлетаются в разные стороны пряди светлых волос.

«Догони, догони», —Ты лукаво кричишь мне вослед…«Догони! Догони…

Идеология не живет сама по себе, не оседает в умах только из книжек, статей, лекций, речей и указаний ее хранителей, она обретает свойство быстро улетучиваться, даже овладев массами, а потому изыскивает более действенные формы давления на умы: народ един, но разношерстен, и чтобы идея овладела им всерьез, ее нужно вдолбить не только силой печатного кулака, но еще и сладким пряником лести.

Нигде, кроме как в СССР, не существовало сочетания слов: «агитация и пропаганда». Был такой отдел в ЦК КПСС (товарищи коммунисты, прошу прощения, слово «отдел» я написал со строчной буквы» а полагается с прописной, в знак былой значимости каждого Отдела в этом управлении страной со Старой площади) и в каждом обкоме, райкоме, парткоме и т. д. и т. п. Оно и понятно: для пропаганды идей и решений партии в массы, потому что без этих решений не сойдет ни один корабль со стапеля, не полыхнет жаром ни одна домна, не будет собран ни один пуд зерна. Только трехглазый циклоп — партия подсказывала, как нам жить, только она, умница, знала, когда начать посевную, кого не выпускать за границу, в какой стране Африки построить молокозавод; много чего знала партия, и, прежде чем начать выпуск, скажем, новой модели дамских туфель, директор обувной фабрики бежал в райком, горком, обком и т. д. и т. п. за разрешением.

Пропаганду каждый мало-мальски соображающий житель подведомственной партии страны чувствовал каждой клеточкой своей рыхлой от плохого питания кожи.

И если она была теми вожжами, которыми управлялся этот наш сильно одряхлевший рысак — Страна Советов, то, агитация оказывалась заливистым колокольчиком под дугой; две увесистые оглобли, время от времени становившиеся дубинкой.

«Динь-динь», — верещал колокольчик, очередное решение партии и правительства едет, спешите видеть и — выполнять, граждане-товарищи.

Кажется, кому была нужна агитация? За советскую власть агитировать? А зачтем? Крепко на ногах стоит наша родная власть, куда денется?

Однако когда приближались выборы, агитация «за советскую власть» находила себе самое идеальное применение. Вспомни, читатель, ведь не так давно это было. Кумачовые вывески на городских домах, на которых белыми буквами начертано: «Агитпункт». Над входом в школы, на навесах, под которыми прятались двери, красовалась другая кумачовая вывеска: «Избирательный участок №… по выборам…» Впрочем, их и сейчас вывешивают, не меняя цвет, но вот агитпунктов днем с огнем не найдешь, разве что остались где-то по старинке. Не нужны сегодняшней предвыборной вакханалии эти агитпунктики, где когда-то можно было сесть за длинный широкий стол с разбросанными, замусоленными газетами, сыграть партию в шахматы со старым пенсионером, коротавшим здесь дни и вечера от безделья (пенсионеры в те годы не подрабатывали торговлей газетами и цветами у станций метро, на пенсию можно было хоть как-то прожить остаток дней своих, а если уж очень не хватало, пойти в сторожа, но на ветчинно-рубленую и щи со сметаной хватало).

Подготовка к выборам в Верховный Совет СССР и всякие другие советы шла тщательная, массовая, партийные комитеты разного масштаба не дремали, выпускались листовки с портретами кандидатов в депутаты блока коммунистов и беспартийных, создавались участковые избирательные комиссии, агитпункты и агитбригады. Больше всего их было в институтах, состоящих из молодняка в несколько тысяч, — а кому, как не охочим до всякой деятельности студентам, замученным экзаменами и курсовыми проектами, ринуться в эти бригады? К тому же, если сам не проявишь желания, имея творческие способности, в комитете комсомола тебя поправят.

И вот такой агитбригадой, «сколоченной» для развлечения избирателей — с одной стороны, и внедрения в их сердца патриотического чувства гордости за свою великую Родину и ее самую демократическую в мире избирательную систему — с другой, и руководил тот самый молодой человек с каштановой шевелюрой, ведущий первого в жизни Майи Кристалинской концерта — Леня Сурис. Был он личностью в институте заметной, и однажды именно ему доверили провести концерт в честь юбилея МАИ — да не где-нибудь, а в Большом зале консерватории. «Командовал» он своей агитбригадой по-деловому, было видно, что для Лени это не просто комсомольская нагрузка, а занятие приятное, которое он еще и хорошо знал.

Таких бригад МАИ преподнес райкому несколько, но Сурис изо всех сил старался, чтобы его была лучшей. И не для того, чтобы выслужиться перед всесильным комитетом ВЛКСМ, нет, — иначе он просто не мог. Сурис был человеком ответственным. А вот если говорить о комсомолии, такие вот парни с холодными головами и горячими сердцами там бывали, пожалуй, лишь в двадцатых, а потом — в войну. Позже их можно было встретить нечасто. Не карьерные энтузиасты, стремившиеся попасть в верхние эшелоны комсомольской власти, а светлые люди с чистыми помыслами.

И Леня Сурис набрал агитбригаду, равную которой по составу в институте не было. Судите сами: в нее входили одна народная артистка, а другая — заслуженная.» Правда, в будущем. Их нашел в институте Леня.

Сердце у Лени было доброе, голова — мудрая, несмотря на возраст, а душа — открытая. Такие бесследно не исчезают из жизни своих друзей и знакомых, их можно не видеть годами, но вспоминаются они именно тогда, когда — необходимы.