Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи - Джейк Джонс
— Шэрон, вы правда так думаете? Вы правда считаете, что мы как профессионалы и как люди активно стараемся не оказать вам помощь?
— Малыш, я вижу это по твоим глазам. Ты не хочешь тут находиться. Ты не хочешь мне помогать. Ты как все остальные. Твои товарищи, что приезжали в прошлый раз. Медсестры в приемном покое, которые смотрят на меня как на говно. Толстомясые бабы из кризисного центра: «Та-а-а-ак, Шэ-э-эрон… В чем проблема? Дай-ка я сяду толстой задницей на диван, и мы об этом поговори-и-и-им». У них ничего не получается. Со мной слишком сложно.
Она медленно и с ненавистью поднимает на меня взгляд
— Слишком, мать вашу, все запутано.
И выходит из комнаты.
Мне нужно ей что-то предложить. Она позвала на помощь. Все, что она делала с тех пор, как я приехал, замедляло и затрудняло этот процесс, но принцип не изменился. Больница — не вариант. Лучшее, что я могу сделать — это перенаправить ее к толстозадым сотрудницам кризисного центра. Поэтому я им звоню. Как это ни удивительно, трубку берут. Как они говорят, сейчас они не могут побеседовать с Шэрон, но соглашаются позвонить ей утром, в рабочие часы, а в перспективе — нанести ей визит. Поднимаюсь на лестничную площадку, чтобы сообщить новость Шэрон. Она свешивается через балюстраду и курит сигарету под наблюдением полицейского.
— Шэрон. Думаю, вы не передумали насчет больницы?
— А больница передумала насчет меня?
— Поэтому я позвонил в кризисный центр.
— Чтобы передать меня какому-нибудь другому бедолаге?
— Вам завтра утром позвонят. Ну, строго говоря, уже сегодня, но позже. Часов через пять.
— Я буду спать.
— А вы постарайтесь не спать.
— Ха!
— Они с вами поговорят по телефону. А потом могут к вам подъехать вас навестить.
— Я уже говорила, что мне это неинтересно.
— Хорошо, но вы позвонили и попросили о помощи.
— Не о такой помощи.
— И я пытаюсь найти возможность вам помочь. Может быть, это не идеальный вариант, Шэрон. Но я не хочу оставлять вас ни с чем.
— Ты имеешь в виду «не хочу неприятностей».
— Нет.
Она размашистым жестом не глядя выбрасывает окурок. Он падает на этаж ниже.
— Шэрон?
Она проскальзывает в спальню и собирается закрыть дверь, но полицейский протягивает руку и не дает ей этого сделать. Это хлипкая фанерная дверь с вмятинами на высоте колена и плеча. Шэрон вцепляется в нее и пытается ее захлопнуть, но полицейский твердо держит руку.
— Вот, значит, как оно будет?
— Шэрон…
Она выталкивает его из комнаты, обходит площадку и оказывается у верхней ступеньки лестницы. Мы не успеваем ничего сказать или сделать, как она наклоняется вперед — и бросается с лестницы вниз. Это не падение, не прыжок — она просто наклоняется и отпускает себя. Никакой театральщины, никаких предупреждений. Вот так вот просто. Нет времени на реакцию.
— Шэрон!
Она с грохотом летит вниз по ступеням, покрытым ковром, катится, дергается из стороны в сторону. Впечатление одновременно шокирующее и до ужаса обыденное. Ее тело скользит, вертится, а затем впечатывается в стену напротив лестницы и валится набок. Она останавливается на середине коридора, еле прикрытая халатом, кучка оголенной, неподвижной плоти. Все заканчивается за пару секунд.
Кажется, я выругался про себя.
— Шэрон? Шэрон?
Я сбегаю вниз, перемахивая через ступени, и присаживаюсь на корточки у ее плеча. Инстинктивно протягиваю ботинок к окурку и давлю его — так, на всякий случай. Я нажимаю на трапециевидную мышцу Шэрон, чтобы вызвать болевую реакцию, но реакции нет. Я ищу пульс у нее на запястье, надеваю ей на лицо кислородную маску, свечу ей в глаза, ощупываю голову на предмет шишек, кровотечения или чего похуже. Потом нажимаю кнопку на рации, чтобы вызвать машину. Это — новый сценарий, и теперь споров о больнице не будет. Я провожу кое-какие базовые проверки, которые она в своем прежнем состоянии не разрешала сделать: ЧСС, давление и так далее. Завязываю на плече жгут, чтобы поставить катетер. Она вздрагивает и начинает шевелиться.
— Шэрон, вы в сознании? Вы меня слышите? Это скорая. Можете открыть глаза, Шэрон?
Глаза не открываются, но брови чуть дергаются, и на ресницах видна тень движения.
— Все будет хорошо, Шэрон. Вы знаете, где вы? Вы у себя дома.
Веки дрожат.
— Это скорая. Вы упали с лестницы.
И вот теперь глаза открываются, и она смотрит прямо на меня.
— Шэрон. Постарайтесь не двигаться.
Она уставилась на меня немигающим взглядом.
— Мы отвезем вас в больницу.
— Нет, не отвезете.
Я с облегчением слышу ее речь.
— Скажите, где больно.
— Я никуда не поеду.
Агрессивный пешеход посреди толпы — загадка для врачей
Эта развязка — не совсем перекресток. Она больше похожа на две вилки, одна наколота на другую, а зубцы отогнуты в стороны. Широкие асфальтовые ленты поделены на много полос; все вместе напоминает взлетно-посадочную полосу аэропорта, на которой намалеваны сокращения с указаниями направлений.
Уличные фонари, как сутулые великаны, разливают лужи света, небо во всех направлениях пронзают указующие лучи светофоров. Нетерпеливо взрёвывают моторы, раздраженно взвизгивают клаксоны. На огороженных островках переминаются с ноги на ногу пешеходы; велосипедисты петляют между машин, стремясь занять выделенные для них площадки у перехода. На зеленый свет легковушки и микроавтобусы дадут газу и ринутся вперед, обгоняя друг друга, а мопеды вольются в нарастающий транспортный поток, демонстрируя таблички «Ученик», будто извиняясь: мол, нам никак нельзя опаздывать.
Это — перекресток, пересечение миров в самом буквальном смысле слова, место прибытия и отъезда. Кафе, мини-маркеты и уличные торговцы предлагают свой товар; волонтеры и наемные работники раздают листовки, меню, газеты и брошюры. Большинство людей проскальзывают мимо по пути куда-то еще,
