Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл
Я не снял своей курточки: на рубашке моей было немало дыр, и я не хотел, чтобы их видела Мэгги Муллигэн. Но я тоже поплевал на руки, показывая, что и мне знакомы правила, затем сел, скрестив под собой ноги, на манер чернокожего, и взмахнул своей палкой, разрезая воздух, точь-в-точь как мистер Тэкер тростью.
Перестав плевать на руки, Стив уселся напротив меня, но вне досягаемости моей палки, и его заставили придвинуться поближе. Я примерился, могу ли дотянуться до его головы, и, без труда дотянувшись, объявил, что готов к бою. Стив тоже сказал, что он готов, и Фредди преподал нам последние наставления.
— Помните, — говорил он, — обо всем, что произойдет, — ни слова Тэкеру.
Все обещали ничего не говорить Тэкеру, и Фредди дал команду:
— Начинай!
И в ту же секунду Стив ударил меня палкой по голове. Удар пришелся по волосам, затем палка скользнула по щеке и содрала кожу. Это было так неожиданно, что Стив успел ударить меня еще раз по плечу, прежде чем я сообразил, что бой уже начался. И тогда в слепой ярости я стал наносить удары, которыми, по словам Мэгги, можно было бы свалить быка.
Стараясь увернуться от них, Стив откинулся на спину, но я наклонился вперед и продолжал колотить его, пока он пытался откатиться в сторону. Из носа у него пошла кровь, и он так заорал, что я остановился в нерешительности, но Фредди Хоук крикнул:
— Кончай с ним!
И я начал снова наносить удары, приговаривая после каждого: «Хватит с тебя? Хватит с тебя?» — пока наконец сквозь рев Стива до меня не донеслось его «хватит!».
Джо Кармайкл подошел ко мне с костылями, и Фредди помог мне подняться: я дрожал, как молодая лошадь.
Все лицо у меня было изодрано, так что к нему было больно прикоснуться, а на голове вспухала шишка.
— Я побил его, правда? — сказал я.
— Ты его здорово отделал, — ответила Мэгги и, наклонившись ко мне, с беспокойством спросила: — А как твоя «плохая» нога?
Отец с матерью ждали меня у калитки. Отец, делая вид, что чинит ее, выждал, пока ребята пройдут, затем быстро подошел ко мне и, сдерживая волнение, спросил:
— Ну, как дела?
— Я побил его, — сказал я, и мне почему-то захотелось плакать.
— Молодец! — похвалил меня отец и с тревогой посмотрел на мое лицо. Здорово он тебя изуродовал. Вид у тебя такой, словно ты побывал под молотилкой. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
Он протянул мне руку.
— Пожми ее, — сказал он. — У тебя сердце быка. Пожав мне руку, он сказал:
— Твоя мать тоже хочет пожать ее.
Но мама просто крепко обняла меня.
На другой день мистер Тэкер взглянул на мое лицо, вызвал меня к доске и избил тростью; затем он избил Стива.
Я помнил слова отца о том, что у меня сердце быка, и не заплакал.
Глава 17
Джо Кармайкл жил неподалеку от нас. После школы мы почти не расставались. По субботам всегда охотились вместе, в будни по вечерам ставили капканы и каждое утро чуть свет ходили проверять их. Мы знали названия всех птиц, обитавших в наших зарослях, знали их повадки, знали, где находятся их гнезда, и каждый из нас обладал коллекцией яиц, которая хранилась в картонной коробке, наполовину засыпанной отрубями.
У Джо было свежее, румяное лицо, и его застенчивая улыбка располагала к нему взрослых. Здороваясь с женщинами, Джо снимал шапку и всегда готов был услужить любому человеку. Он никогда ни с кем не бранился, но, высказав суждение, упрямо держался его, хотя и не отстаивал.
Отец Джо служил у миссис Карузерс, выполняя разные работы в имении; каждое утро на заре он проезжал мимо наших ворот на лошадке, по кличке Тони, и каждый вечер с наступлением темноты возвращался верхом домой. У него были рыжеватые усы. Отец говорил, что это самый честный человек в округе. Миссис Карузерс платила ему двадцать пять шиллингов в неделю, но пять удерживала в счет арендной платы. Кармайкл снимал у нее домик с участком земли в один акр и держал корову.
Миссис Кармайкл была маленькой худенькой женщиной с гладко причесанными волосами, которые, как два плотных крыла, расходились над ушами и затем соединялись в пучок на затылке. Она стирала белье в ушатах, сделанных из половинок бочек, и всегда напевала во время стирки одну и ту же мелодию, простую и нежную, как спокойная радость. В летние вечера, когда я выходил из рощи, направляясь к дому Джо, эта мелодия летела мне навстречу, точно приветствуя меня, и я всегда останавливался послушать.
Когда мы собирали грибы, миссис Кармайкл делала из них соус. Она раскладывала грибы ровными рядами на подносе, посыпала их солью, и через некоторое время на шляпках грибов собирались розовые капельки сока — так рождался соус.
Она держала кур, уток, гусей и поросенка. Когда поросенок вырастал, мистер Кармайкл забивал его, опускал в лохань с горячей водой, соскабливал щетину, солил и потом вешал в маленьком шалаше из мешковины. На полу шалаша он разжигал костер из зеленых веток, и изо всех щелей начинал валить дым. После этого поросенок превращался в ветчину, и мистер Кармайкл всегда угощал моего отца, который уверял, что никогда в жизни не пробовал такой вкусной ветчины.
Когда я приходил, миссис Кармайкл неизменно улыбалась мне и говорила:
— А, это снова ты? — И добавляла: — Обожди минутку, сейчас я дам вам с Джо по куску хлеба с повидлом.
Она, казалось, никогда не замечала моих костылей. За все годы нашего знакомства она ни разу не упомянула о них. Она никогда не смотрела ни на них, ни на мои ноги, ни на спину. Она всегда смотрела на мое лицо.
Она говорила со мной так, словно не знала, что я не ногу бегать, как другие ребята.
«Сбегай, приведи Джо», — обращалась она ко мне; или: «С вашими кроликами и разными затеями вы с Джо избегаетесь до того, что от вас только кожа да кости останутся. Сейчас же садитесь, поешьте чего-нибудь».
Я часто мечтал о том, чтобы у них случился пожар: тогда я мог бы кинуться в пылающий дом и спасти ей жизнь.
У Джо был братишка Энди — такой маленький, что он еще не ходил в школу, и Джо должен был приглядывать за ним. Мы с Джо считали это тяжелой обязанностью.
Белоголовый Энди умел бегать, как кенгуровая крыса, Джо только и
