Владимир Ерохин - Вожделенное отечество

Предательство Иуды, отступничество Петра, требование всей толпы осуждения и смерти Иисуса — несёт Еврейский народ.

Горячим покаянием, таким же горячим, какой была его любовь к Иисусу, св. Пётр искупил свой грех и получил Первоверховное Апостольство, сделался основанием Церкви.

Горячим покаянием и верой "благоразумный" разбойник первый вошёл в Рай вместе с Христом...

Да, я принимаю как должное нелюбовь к евреям. И когда я испытываю и вижу эту враждебность и презрение к нашей нации — я молюсь, чтобы Господь, вместо обиды и протеста, послал — покаяние и любовь к Иисусу, как у апостола Петра, и покаяние и веру, какие были у разбойника...

В АФРИКЕ БОЛЬШИЕ КРОКОДИЛЫ

— Выпустили пятнадцать тысяч обормотов, — с усмешкой повествовал отец Александр, — они пишут возмущённые письма: почему правительство допускает демонстрации и забастовки, как газеты пропускают такую информацию. А работать по-настоящему не хотят и не умеют. То есть они готовы, как и у нас, по шесть часов отсиживать на казённых штанах...

— Плохое знание языка, вероятно, воспринимается там как увечье.

— И не только языка. Один наш эмигрант — мелкий актёр — приехал в Америку. Он собирался играть в Голливуде, и его обещали попробовать. Для начала он должен был пожить в одной американской семье. Иммигрантам дают такую возможность — для изучения языка, акклиматизации в стране. Однажды он пошёл гулять и набрёл на кладбище автомобилей — ещё вполне пригодных", брошенных, никому не нужных. Среди них был "Мерседес" — почти новый. Актёр сел в него. В машине оказался бензин, она поехала. Он решил прокатиться. Вскоре по дороге ему попался полицейский, который на его вопрос сказал, что он может взять машину себе. Но когда актёр подкатил на даровом "Мерседесе" к дому своих хозяев, он узнал, что тем самым его карьера в Америке кончилась, так как там взять автомобиль со свалки — все равно, что у нас брать пищу из помойки. Он спешно погнал машину назад, но полицейский вежливо объяснил ему, что взять автомобиль отсюда можно бесплатно, а вот чтобы поставить — нужно заплатить пятьдесят долларов. В гневе актёр помчался в машине на побережье, где разбил её и сбросил в океан. Ему прислали штраф в пятьсот долларов — за загрязнение океана.

НЕДЕЛЯ О БЛУДНОМ СЫНЕ

"На реках Вавилонских, талго седяхом и плакахом, внегда помянути нам Сиона... Аще забуду тебе, Иерусалиме..."

— Отец Александр, убилась, — пожаловалась тётя Клава. — Думала, сердце выскочит.

Разные бутылки стояли у водосвятия, и легко было догадаться, какая кому принадлежит. Плоскую коньячную забрала пожилая полная, интеллигентная женщина. Смиренная, исполненная благоговения — флакончик из-под лекарств. А уж пустую бутылку из-под "Андроповки" (так народ прозвал отвратительную волку с ядовито-зеленой наклейкой) забрала, наполненную святой водой, простая деревенская тётка, у которой, наверное, пьющий муж или сын.

В храме было тихо и тепло. Служили панихидку по Иосифу и Надежде.

"Братие, не хощу вас не ведети о умерших, якоже и прочий, не имущий упования... "

Тётя Клава послушала и сказала: — Когда помру — чтоб "Апостол" ты читал.

Я думал о моем народе и о том, что евреи в нем — как золотые нити в граните.

— Отчего русские так много пьют?

— От тоски по метафизике. В России скучно без Бога.

Среди учеников Иисуса, невидимый, ходил диавол.

Рыжебородый энтузиаст молодёжных молитвенных групп создавал значки с христианской символикой и полублатными надписями типа: "Бог тебя любит", или "Старого нет, а теперь все новое ".

Он носил на поясе чёрные чётки католического образца с крупными ядрами деревянных косточек и посеребрённым распятием.

Была там ещё "Аллочка-динамистка", которая шила Брату штаны.

И "Володя-хиппарь", наставлявший юную балерину, которая, обратившись, оставила театр и мыла в химической лаборатории пробирки, в тонкостях христианства — пока она не родила ему ребёнка.

Музыкант рассказывал о своей работе в церкви:

— Как и все советские служащие, я должен был что-нибудь таскать с работы домой. Я носил из алтаря ладан, дома поджигал и кайф ловил.

ПЛАЧ ПО КЛАВДИИ

(Рассказ моей сестры)

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей, новопреставленной Клавдии, и прости ей все согрешения, и возьми её в Твоё Небесное Царство.

5 февраля 87-го года. Моя затянувшаяся болезнь. Ещё не расточилось счастливое чувство от недавнего посещения отца Александра — приезжал ко мне с Причастием. Снежный вечер. Тихо.

И: звонок. Норин. Седая фея — "колдуница" (Катино; Володя: "Фея — преображённая ведьма") — чарующе — на кончиках лап, коготки подобрав. Расспросы её, мои ответы. И — уже разговор исчерпывается; и я — о том, что соскучилась по старушкам нашим в Деревне.

Нора:

— Да, ты знаешь, что Клава умерла? Столбняк. Холодея:

— Какая? — предчувствуя — что раз умерла, то из двух Клав — конечно — та более дорогая сердцу.

— Большая. — (Припечатывая.) — Березина.

— Господи! Когда? — (крещусь, переложив в левую руку трубку).

— В начале зимы, в ноябре.

(Клава, несколько лет назад, — моему брату, только что вернувшемуся, с "Апостолом" в руках, после чтения — строго:

— Когда помру, будешь мне "Апостол" читать. Я люблю, как ты читаешь. Смотри, не пропусти.)

И я, все реже бывая в Деревне, всякий раз, от дверей — ухом: слышен в тепло-дрожащем (как свечное пламя) хоре клироса басовитый, особенную партию выводящий, который ни с каким другим не спутаешь, голос? И — крестилась благодарно, со вздохом — тут тётя Клава. Пока она тут — все на месте; ничего нашему храму, и всем живущим в нем, не сделается.

...Давно все это стало зыбко. И жизнь живущих в нем, и жизнь здания (вот-вот сковырнут вместе с затесавшейся меж белых башен деревней), и — уж тем паче — жизнь старушек.

Но: на старушках-то все и — держалось, и посейчас, на последних старушках — держится. Невидимая опора — в немощных, старых, с палочками, с давлением, еле двигающих ноги, еле дребезжащих (но никогда не фальшивящих; переходящих, по мере старения голосов — на ярус ниже: с сопрано к альту, а тётя Клава — и к тенору — кенару (об кенаре — особо! Мария Николаевна, чтение её).

Зыбкость. Приедешь в полгода раз, удостоверишься ухом: тут тётя Клава; обрадуешься; после службы подойдёшь здороваться и вдруг видишь — появилась палка. Но не было никакой палки раньше! Кольнёт в сердце: ах, время идёт, старушки стареют — хоть и уже — старушки, вечные старушки — но динамика — движение — старения — стремит их, они ускользают; немного, может быть, осталось встречаться — тут. За ними не утонишься! (Скок — в смерть, а ты — тут, с растерянными руками.)