Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде

Дело это требует отношения глубокого, его нельзя строить «через пень-

колоду».

Я тебя убедительно прошу — и ты должен верить мне! — не говорить о

твоей затее никому, пока не поговоришь со мной.

Будет очень печально, если твой материал попадет в руки и зубы какого-

нибудь человечка, не способного понять всю огромную национальную важность

твоей жизни, жизни символической, жизни, которая неоспоримо

свидетельствует о великой силе и мощи родины нашей, о тех живых ключах

крови, чистой, которая бьется в сердце страны под гнетом ее татарского барства.

Гляди, Федор, не брось своей души в руки торгашей словом!

...Ах, черт тебя возьми, ужасно я боюсь, что не поймешь ты национального-

то, русского-то значения автобиографии твоей! Дорогой мой, закрой на час

глаза, подумай! Погляди пристально — да увидишь в равнине серой и пустой

богатырскую некую фигуру гениального мужика!

Как сказать тебе, что я чувствую, что меня горячо схватило за сердце?»

Горький боялся влияния на Шаляпина жадных до сенсаций и скандалов

репортеров. И будущее показало, что тревога эта была не напрасной.

* * *

В 1910 году, вернувшись из-за границы, Шаляпин много гастролировал по

России. Словно соскучившись по родным местам, по близкому ему русскому

зрителю, артист ездил по стране из края в край, пел в Виге, Харькове, Ростове,

Новочеркасске, Одессе, Екатеринодаре, Тамбове, Тифлисе, Баку, выступал в

волжских городах — Саратове, Нижнем Новгороде, Астрахани. Петербургское

отделение Русского музыкального общества, учитывая исключительные заслуги

певца в пропаганде русской музыки на родине и за ее пределами, избрало

артиста своим почетным членом.

В середине ноября 1910 года Шаляпин приехал в Петербург. Певец выступал

в спектаклях Мариинского театра, репетировал «Бориса Годунова», новую

постановку которого в оформлении А. Я. Головина осуществлял режиссер В. Э.

Мейерхольд.

Шаляпин с нетерпением и радостью ждал этого спектакля. «Много мне

пришлось хлопотать и долго приходилось лелеять мечту на императорских

театрах заново поставить «Бориса Годунова», — писал Шаляпин Горькому на

Капри. — Наконец мечта эта осуществилась, и я, радостный и вдохновленный

новой чудесной постановкой, сделанной художником Головиным, поехал

вечером играть мою любимую оперу».

Спектакль этот был не совсем обычным: в зале присутствовал Николай II с

семьей. Великосветская публика была весьма взволнована этим событием и

плохо слушала оперу. Блестяще исполненная Шаляпиным сцена с Шуйским и

эпизод галлюцинации привлек внимание зала к сцене. После многочисленных

вызовов Шаляпин направился наконец за кулисы, но выход оказался

запруженным толпой хористов. В публике вдруг раздались крики: «Гимн!»,

«Гимн!» На сцене хор вдруг запел «Боже, царя храни», и хористы упали на

колени. Шаляпин, задержавшийся на сцене, в замешательстве опустился на одно

колено...

Утром в газетах появилось официальное сообщение: «6 января в

императорском Мариинском театре была возобновлена опера Мусоргского

«Борис Годунов». Спектакль удостоили своим присутствием их величества

государь император и государыня императрица Мария Федоровна. После пятой

картины публика требовала исполнения народного гимна. Занавес был поднят и

участвовавшие с хором во главе с солистом его величества Шаляпиным

(исполнявшим роль Бориса Годунова), стоя на коленях и обратившись к царской

ложе, исполнили «Боже, царя храни». Многократно исполненный гимн был

покрыт участвовавшими и публикой громкими и долго не смолкавшими «ура»,

его величество, приблизившись к барьеру царской ложи, милостиво кланялся

публике, восторженно приветствовавшей государя императора криками "ура“».

Шаляпин выехал в заграничные гастроли и уже там получил от художника

В. А. Серова газетные вырезки с припиской: «Что это за горе, что даже и ты

кончаешь карачками. Постыдился бы».

Шаляпин ответил Серову, чтобы он не верил сплетням, но слух о

коленопреклонении, обрастая невероятными подробностями, быстро

распространялся. Оправдываться было трудно. Во Франции в вагон к Шаляпину

ворвалась молодежь с криками: «Лакей, мерзавец, предатель». Г. В. Плеханов,

которому Шаляпин подарил по его просьбе портрет, вернул фотоснимок с

лаконичной надписью: «Возвращается за ненадобностью». В Петербурге и

Москве бывшие друзья Шаляпина литераторы Амфитеатров и Дорошевич

публиковали хлесткие статьи, фельетоны, карикатуры. Артисты

Художественного театра в одном из своих традиционных «капустников» ядовито

высмеяли певца.

Шаляпин был подавлен. Он написал полное горечи письмо Теляковскому, в

котором говорил о желании расторгнуть контракт и не возвращаться в Россию,

остаться во Франции. Намерение певца стало достоянием фельетонистов и

породило новый поток нелепых обвинений и выдуманных сенсаций.

Обывательски настроенная публика тотчас подхватывала эти далекие от истины

сенсации.

Что же произошло в тот злополучный вечер на сцене Мариинского театра?

Чем был вызван поступок хористов? Мотивы его были весьма прозаическими.

Много лет хористы Мариинского театра просили увеличить пенсии. Дирекция

не могла что-либо предпринять самостоятельно — необходимы были изменения

закона о пенсионном обеспечении. И тогда хористы решили обратиться

непосредственно к царю, воспользовавшись его присутствием на спектакле

«Борис Годунов».

Теляковский, находившийся в тот вечер в зрительном зале, так рассказывал о

случившемся: «Увидев хор на коленях, Шаляпин стал пятиться назад, но

хористы дверь терема ему загородили.

Шаляпин смотрел в направлении моей ложи, будто спрашивая, что ему

делать. Я указал ему кивком головы, что он сам видит, что происходит на сцене.

Как бы Шаляпин ни поступил — во всяком случае он остался бы виноват.

Если станет на колени — зачем стал? Если не станет — зачем он один остался