Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

она мне нешуточно! Короче – влюбился, с удивлением и горечью чуя в себе наступление тех самых чувств, которые считал похороненными для себя уже лет тридцать тому назад… И, конечно, совсем, совсем не думал, не гадал, что и она ко мне, старику, может испытывать что-либо, кроме естественного уважения»…

С Ольгой Качановой все оказалось проще…

Недели через три Дмитрий Михайлович попросил ее пожить с детьми – ему нужно было ехать по делам в Ленинград и Москву.

«Так уж сложилось, что четверо детей, которые приехали с ним из Петрозаводска (Алексей, Евдокия, Ярослав и Арсений), долгое время не жили вместе, да и возраст: от 14 до 8 лет – все это стало причиной того, что Балашов решил в качестве «няньки» оставить меня, – говорит Ольга Николаевна. – Вернувшись из командировки, он упросил меня остаться пожить еще: «дети стали тише, да и он боится, что не справится по дому без женщины».

А в бездонных глазах – мольба о помощи.

Не рассчитал мужских сил Дмитрий Михайлович, привезя ребятишек, хозяйство в Новгород. И, поняв это, растерялся. Не знаю, бабья ли жалость, или мамино «не искать в жизни легких путей» сыграло роль, но я согласилась. Да так и осталась».

5

Мольба о помощи в глазах Балашова – это не преувеличение Ольги Николаевны. В середине восьмидесятых Балашову порою казалось, что все идет под откос.

Даже победы и те, казалось, оборачиваются поражениями…

«Мы живем, если можно так выразиться, при последнем блеске вечерней зари древней устной культуры русского народа, – не уставал повторять Дмитрий Михайлович и став известным и преуспевающим писателем. – От нас зависит, будет ли и насколько сохранена народная культура прошедших веков. По-моему, перед величием одного этого факта все мы должны чем-то поступиться, что-то отодвинуть, какие-то мелкие, скажем, карьерные соображения попросту забыть, дабы выполнить главное, уходящее устное творчество России перевести в письменный вид».

Сам он готов был поступиться ради этого многим. Даже собственным материальным благополучием.

Так произошло с изданием фундаментального труда Балашова-фольклориста – «Русская свадьба».

Издавал этот свод с нотами и грампластинками Дмитрий Михайлович, по сути, за свой счет, хотя тогда еще – в середине восьмидесятых – и не существовало частных издательств.

«Выход книги с оплатой в пятнадцать тысяч тогдашних рублей обеспечил сам Балашов, – свидетельствует В.И. Поветкин. – Однако издатели и тут, как говорится, нашлись: они направили основной тираж не в крупные магазины страны… а завалили книгой, например, склады в вологодских окраинах. Местным жителям, конечно, приятно прочитать о себе, но книжную гору им не выкупить».

Досадной тут была не просто потеря собственных денег, а еще и унизительная уценка труда, который Балашов считал главным в своей жизни. Прямо на его глазах затаптывался равнодушными, глухими к живому слову людьми последний блеск вечерней зари древней устной культуры русского народа…

Алексей Маркович Любомудров, аспирант Пушкинского дома, побывавший тогда[87] у Балашова, вспоминает, что Дмитрий Михайлович встретил его в коридоре. Из комнат выглядывали дети – из одной молодой человек лет семнадцати, из другой – подростки, из третьей – трехлетний малыш…

«Балашов встретил меня без особой радости, не предложив чашки чаю, хмуро-серьезный, провел в небольшой кабинет, показавшийся мне почти пустым. Были там резной буфет с разложенными столярными инструментами, сундук, коробка с письмами. Небольшой, обшарпанный письменный стол. Рядом книжная полка, на которой книг было немного, среди них – Даль, молитвослов, церковный календарь. На стенах – три иконы, древнего письма. Сразу бросились в глаза огромные кипы бумаги: Балашов писал свои знаменитые романы карандашом, огромными угловатыми буквами, на обеих сторонах небольших листков, так что на странице умещалось дюжины две строк. Как в этих ворохах он потом разбирался – загадка.

Балашов уселся на стул, покрытый овчиной, поджал под себя ноги и начал беседу. Но спокойно сидеть он не мог: ерзал, вставал, ходил по комнате. Одет он был в коричневую косоворотку, рабочие брюки. Ходил без обуви, в толстых носках. Я разглядывал знаменитого писателя: малого роста, коренастый, чуть сутулый. Голова седая, с большими залысинами. Борода, усы. Голубые, даже синие, глаза. Голос у него был высокий и звонкий».

Беседу Алексей Любомудров записал полностью, и записанный им рассказ Балашова интересен не столько как источник биографических сведений, сколько как свидетельство состояния писателя в эти дни.

«Не дают писать! – говорил Балашов. – Из Петрозаводска выжили, дом сожгли. Некто из высокопоставленных чинов распорядился сжечь весь тираж «Младшего сына» – чудом отстояли. Здесь, в Новгороде, квартиру дали, правда, тех, кто дал, самих тут же сняли с должности. Такое впечатление, что какие-то «этнические удары» сопровождают каждый мой роман. Меня дважды убивали…

Из Петрозаводска выселила бывшая жена, которая туда вернулась с юга.

Сейчас другая меня тащит на суд – глупо, противно. Эта женщина, с которой мы вместе фольклорный сборник делали, родила ребенка. Да, мы с ней жили, я ее содержал, но ребенок не мой! Просто нужны алименты…

Здесь – сына хотят оставить на второй год в школе. Перевел в другую школу[88] – такая же история, ставят двойки, учителя сговорились!

Не знаю, допишу ли роман, честно говорю»…

Роман «Отречение» Дмитрий Михайлович дописал.

И дописал во многом благодаря Ольге Николаевне Качановой.

Осенью 1986 года у Ольги Николаевны родился двенадцатый ребенок Балашова – сын Иван, а через десять месяцев, 17 июля 1987 года она расписались с Балашовым.

«Расписывались не торжественно, – рассказывает Ольга Николаевна. – Увидев такую неординарную пару, дама из загса занервничала. После слов: «Молодые, обменяйтесь кольцами» заметила, что кольцо одно. Дмитрий Михайлович колец вообще не носил, пальцы отекали, потому и не стал покупать себе. От растерянности он стал надевать мне кольцо на левую руку… Я руку отнимаю, и он принялся кольцо снимать… Но тут оно, как в замедленной съемке, выскользнуло из его рук и покатилось под стол. Я гляжу, паркет весь в щелях… Ну, думаю, все. Вижу, как Дмитрий Михайлович с одной стороны стола на четвереньки плюхается, загсовая дама – с другой. Мне же остается только наблюдать, как они по полу ползают. Наконец, Балашов и дама поднимаются, и он победно надевает мне на правый палец кольцо. Дама же, видимо, от всех этих неловкостей совсем растерялась, схватила первый попавшийся паспорт и, не глядя чей, начала заполнять страницу «Семейное положение», затем поставила печать для обмена и взяла другой паспорт. Только тут и выяснилось, что она расписала Балашова Дмитрия Михайловича с Балашовым Дмитрием Михайловичем».

Сейчас, спустя десятилетия, Ольга Николаевна с улыбкой вспоминает подробности своей свадьбы, но тогда, наверное,