Александр Дюма - Путешествие в Египет

Это был старец, отличавшийся истинно мусульманским немногословием; узнав о цели нашего визита, он знаком пригласил нас войти и провел по всей гробнице, показав разные помещения и погребальный склеп, стены которого украшали мозаичные цветы тончайшей работы; внутри склепа стоял прекрасно сохранившийся гранитный саркофаг.

Однако нам не хотелось ограничиваться осмотром лишь одной могилы; мы сказали об этом старцу, и он дал нам понять, что находится в нашем распоряжении; мы вышли из гробницы и очутились на улице, где нас поджидали ястребы; при виде света они вновь принялись испускать громкие крики и кружиться так низко над факелами, что почти исчезали в клубах дыма; кроме того, нас с воем окружили сотни бездомных собак, которые днем рыщут по каирским улицам в поисках пропитания, а по вечерам находят пристанище среди могил. Воем и криками собаки и ястребы выражали свое недовольство тем, что появившиеся здесь в столь неурочное время живые существа нарушили тишину и мрак; от шума проснулись арабы-бедуины, представители неукротимого племени, они сочли бы себя пленниками, если бы за ними закрылись городские ворота, разлучив их, пусть лишь па ночь, с пустыней; бедуины поднялись, кутаясь в бурнусы, и застыли на ступенях мечетей и в могильных нишах; в своих белых саванах они казались разгневанными тенями тех, чей покой мы потревожили.

В окружении этой мрачной свиты и могильных призраков мы добрались до самого заброшенного уголка кладбища, где нам показали гробницы джузамитов - одной из ветвей арабского племени кахлан, обосновавшейся в Египте во времена мусульманского завоевания. Здесь выделялись два величественных памятника - могилы людей, прославившихся своим радушием и щедростью: у одного из них, Тарифа, каждый день за столом пировало не менее тысячи гостей, их приводили к нему в дом невольники, расставленные у всех городских ворот; другой, Мухенна, сжег богатые трофеи, доставшиеся ему от неприятеля, когда у него не хватило дров, чтобы приготовить угощение для путешественников, нашедших приют в его шатре. Этим людям после смерти было оказано такое же гостеприимство, которым они отличались при жизни; они покоятся в прекрасных, просторных гробницах, похожих па дворцы.

Осмотрев эти памятники, мы отправились к последнему, показавшемуся нам древнее остальных, его стены испещрены многочисленными трещинами, а местами в них просто зияли дыры; Мухаммед показал нам надпись у одной из трещин, начертанную персидским поэтом, смысл которой мы не очень-то поняли: "Каждая расселина этого древнего сооружения - полуоткрытые уста, смеющиеся над преходящей роскошью царских обителей".

Мы провели около двух часов в этом городе мертвых, осмотрели самые прекрасные его сооружения, но пора было возвращаться; мы двинулись в обратный путь под эскортом все тех же ястребов, в сопровождении собак, бок о бок с призраками. Однако, словно повинуясь чьей-то высшей воле, запрещавшей кортежу выходить за пределы этого мертвого города, он остановился у ворот, ведущих в долину, и мы без сожаления расстались с ним и направились к своему лагерю. Еще какое-то время до нас доносились крики ястребов и лай собак, по, успокоенные тишиной ночи, одни вернулись к своим мраморным гнездам, другие - к гранитным конурам; все стихло, и ни один звук больше не нарушал покоя мертвого города, который мы ненадолго пробудили от его вечного сна.

Когда мы вернулись, арабы сидели вокруг огня и рассказывали различные истории. За их спинами, слившись с песком, лежали верблюды, образуя второй, больший по размеру круг; наша палатка была разбита в стороне; сейчас мы могли рассмотреть всех, кто нас сопровождал, кому мы вверили свою жизнь.

XI. АРАБЫ И ДРОМАДЕРЫ

Предводителя, или шейха, арабов звали Талеб; небольшого роста, худой, подвижный, он выглядел симпатичным и приветливым, несмотря на некрасивое лицо; говорил он редко и был немногословен; его быстрый взгляд неотступно следил за нашими арабами, и впоследствии мы не раз имели возможность убедиться в верности его глаза и силе характера.

Слева от него сидел Бешара, с которым я уже познакомился во дворе отеля, это он расхваливал мне достоинства своих верблюдов, демонстрировал их необыкновенные качества. По дородности он не превосходил шейха, но, насколько первый был сдержан и немногословен, настолько этот - добродушен и разговорчив; с восхода до захода солнца он распевал, сидя на своем верблюде, а когда наступал вечер, то Бешара, эта Шахерезада пустыни, терзал своих спутников всевозможными историями до тех пор, пока их не одолевал сон. Он еще какое-то время продолжал свой монолог и наконец тоже засыпал. Благодаря этому нескончаемому потоку красноречия, столь ценному в долгих путешествиях для тех, кто по натуре менее разговорчив, Бешара стал кумиром арабов. И если Талеб командовал днем, то сразу же после захода солнца бразды правления безоговорочно переходили к Бешаре.

По другую сторону Талеба сидел собрат по оружию, друг и доверенное лицо Бешары - араб с телосложением Геркулеса; шейх ценил его, а товарищи уважали, поскольку он был самым сильным из них; он первым бросался вперед, если чело Талеба омрачала тревога; он последним засыпал, когда Бешара рассказывал свои бесконечные истории; к тому же Талеб и Бешара чрезвычайно дорожили им, ибо он был рукой одного и ухом другого.

Наряду с этими тремя, стоит упомянуть нашего повара Абдуллу, его наняли по рекомендации господина Мсара, утверждавшего, что он учился своему искусству в лучших домах Каира. Увы, в таком случае он был живым укором своим учителям! Трудно вообразить себе ту чудовищную бурду, которую этот отравитель предлагал нам вместо пищи.

Мы не станем говорить о Мухаммеде, нашем давнем друге, сопровождавшем пас от Александрии, и в этом путешествии он был рядом с нами.

Что же касается остальных участников похода, то они никак не выделялись в интеллектуальном отношении; по своим же физическим достоинствам это были истинные сыны пустыни - легкие и подвижные, как змеи, худые и сдержанные, как верблюды. К тому же очень скоро мы убедились в том, как мало значило для них условие о раздельном питании; во время первой остановки они даже не вспомнили о еде. Решив, что они, как и мы, поужинали в Каире, мы ушли к себе в палатку, не придав этому большого значения.

Я растянулся на ковре, совершенно успокоенный относительно добросовестности наших проводников и тем самым безопасности самого путешествия. Мы являли собой достаточно внушительный отряд из восемнадцати хорошо вооруженных людей. Единственным, неотвязно преследовавшим меня поводом для беспокойства был непомерный горб несчастных дромадеров, на котором, к тому же без стремян, я не видел возможности находиться более пяти минут; наконец я заснул, убежденный в том, что Аллах велик и милосерден.