Избранное - Иван Ольбрахт
Воодушевление той памятной ночи, подогретое именем родины и мечтой о фабричных трубах из огнеупорного кирпича, распространилось по всему городу и помчалось навстречу течению Изеры, Олешки, Хухельского ручья и Вошменды, и когда пришло время муниципальных выборов, старочехи{110}, младочехи и социалисты были сметены, а в семильскую ратушу вступил радикальный прогресс. Вступил, как говорится, с развевающимися знаменами, под звуки фанфар и барабанов, с секретарем Срнцем во главе.
Заседание, на котором было провозглашено начало новой исторической эпохи в Подкрконошье, было весьма торжественным. Новые отцы города явились в воскресных сюртуках и мундирах, со значками «Сокола»{111} и певческих обществ на лацканах. Новоиспеченный бургомистр, бывший секретарь Срнец, произнес вдохновенную речь, выслушанную в полной тишине, лишь время от времени нарушаемой негромкими «да» и «конечно» бледного от волнения пана архитектора Коуделки. Затем было произнесено еще несколько блестящих речей, и в каждой фигурировал прогресс, благосостояние нации, и несокрушимая плотина на Изере и Олешке против германской экспансии. А торговец скобяным товаром пан Каска вдохновился даже на пророчество: «Только семильская кредитная касса освободит чехов от тысячелетнего порабощения!» Пан Вацлавек, по профессии торговец аптекарскими товарами, патриот с большой розовой плешью над жирным затылком и с огромной алой розой в петлице под красным подбородком, даже заплакал, умиленный этими словами.
Оппозиция прежних хозяев города игнорировалась полностью. Ее не замечали, словно это было пустое место, прах, тлен и даже меньше. На трибуне ее представлял директор школы Хлум, которого радикальные прогрессисты язвительно прозвали «Поразума», так как в торжественных случаях он изъяснялся весьма высокопарно и вместо обычных оборотов «если хотите», «думаете ли вы» и «угодно ли вам» неизменно говорил: «по разуму ли вам…» Он произнес речь на тему: «Не увлекайтесь воздушными замками, господа!» И, разозленный сыпавшимися в его адрес насмешками, пылая возмущением, предостерегающе поднял палец и сказал: «Я сознаю, что мои слова отлетают от вас, как от стенки горох, но запомните, глубокоуважаемые господа, — неумолимое колесо времени докажет мою правоту!»
На площади перед ратушей дожидался конца заседания восьмидесятилетний пан Коуделка, отец пана архитектора. А когда архитектор выбежал без шляпы на улицу, чтобы сообщить папаше результаты голосования, старец извлек из кармана синий носовой платок, вытер глаза и сказал: «Я знал самого отца Палацкого{112} и пана доктора Ригера{113}. Не дождались они этого дня! Теперь я могу спокойно закрыть глаза. Иозифек, ты хорошо заработаешь».
Прогресс победил, и слово «плотина» стало крылатым. Подавая пример, бургомистр Срнец на деньги семильской кредитной кассы начал постройку ткацкой фабрики. Он ходил, ездил, подбадривал: «Смелее! Смелее!» Ходили, ездили, подбадривали и его политические единомышленники, среди которых наибольшим пылом выделялся пан архитектор Коуделка. Он же эту плотину и воздвигал.
Вся округа пришла в движение. Мельники, крестьяне побогаче, торговцы, трактирщики, мясники и бухгалтеры толпами приобретали удостоверения партии радикального прогресса и затем строили прядильные и ткацкие фабрики, белильни, лесопилки и шлифовальни — разумеется, все это на средства семильской кредитной кассы, а те, у кого не было необходимых для залога двадцати тысяч крон, открывали на средства этой же кассы хотя бы каменоломню или принимались искать шифер.
В окрестностях Семилей тогда сгорело много мельниц, а в городе — деревянных домов. В связи с этим страховое общество «Славия» увеличило премию на пятьдесят процентов, и отчаявшиеся владельцы домиков на Олешке повалили к адвокатам: «Боже мой, пан доктор, что делать: мой сосед застраховался. Можно ли подать на него в суд?» Короче говоря, и манчестерцы и ливерпульцы были совершенными молокососами по сравнению с почтенными обывателями Семилей.
И так все. Но только не Пепик Чермак. Да и вообще судьба не благоволила к нему. Его папаша — сапожный мастер — взял сына еще из пятого класса гимназии, когда у него не хватило средств для уплаты долгов, которые юноша успел наделать в трактирах Ичина. После этого Пепик пытался применить свои способности на многих поприщах. Его везде хорошо принимали, потому что он был обходительным и веселым парнем, но никто, к сожалению, не нуждался в его услугах. Наконец, в эпоху промышленного подъема в Семилях один из однокашников взял Пепика бухгалтером на свою ткацкую фабрику в пятнадцать станков, и теперь молодому Чермаку приходилось молча терпеть, слушая, как всех его товарищей — кстати, ни один из них не был умнее его — называют «пан фабрикант», а его всего лишь «пан бухгалтер». А ведь и у него было честолюбие! «Cur is et ille, cur tu non?»[35] — повторял он про себя, вспоминая школьную науку.
Но и с торжеством прогресса не так уж легко было выбиться в люди, и весьма заблуждался тот, кто думал, будто можно просто прийти и сказать: «Послушай-ка, пан директор, будь любезен, отсыпь мне из кассы полмиллиончика взаймы, я хочу построить фабрику с высокой трубой». Нет! Тут требовалось солидное основание, но как раз его-то и не было у Пепика. Где взять это солидное основание?! Молодой человек долго ломал голову. Но, наконец, его надоумил Бедя Шмид. Этот парень изобрел замечательную белку: обшитая обрезками меха, белка перебирала лапками, когда с помощью палочки ее катили по земле. Бедя разослал игрушку детям руководителей кредитной кассы, но она привела в восторг и отцов. Они смекнули, что благодаря своему остроумному механизму белка означает не только гигантский прогресс в чешском производстве игрушек, но имеет колоссальное значение и для развития национального скорняжного дела. И вот архитектор Коуделка на клеверном поле близ Изеры уже закладывал фундамент фабрики игрушек Бедржиха Шмида.
Пепик тоже принялся изобретать.
Как все начинающие, он решил создать нечто грандиозное. Пепик изобрел машину для защиты крепостей. Это было что-то вроде «чертова колеса» или громадного подъемника для камней. Машина приводилась в движение электричеством, набирала огромное количество бомб, шрапнели и гранат и под действием центробежной силы разбрасывала все это с невероятной скоростью в разные стороны. В радиусе мили к городу, охраняемому механизированной сверхкатапультой Пепика, совершенно невозможно было приблизиться какому-либо живому существу, будь то даже кошка.
Со страшным трудом
