90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров
Но мы несколько самонадеянно принялись за эту работу. Экономический аспект должна была вести Римма Николаевна. Но главное, что нас вдохновляло, это то, что за нашей спиной стоял… Совет Министров СССР в лице созданного председателем Совета Рыжковым при нём бюро по машиностроению. Такое важное значение придавалось этой проблеме. Для нас главной проблемой по выполнению этой хозтемы кафедры были кадры, которые, как известно, решают всё. Ни один из сотрудников кафедры для этой работы не подходил, пришлось искать на стороне. Кое-как я их нашёл, и всего-то 4 человека: двое мужчин и две женщины, щирые одесситы и все… баптисты. Причём один из мужчин – руководитель одесских баптистов. На идеологической кафедре образовалась религиозная группа. «Органы», да и наш партком это не сразу «расчухали», а когда узнали, стали те и другие меня «долбать», требуя группу уволить. «Вы что на кафедре философии баптизмом балуетесь!» Я отвечал так и сотрудникам КГБ, и даже ректору: «Вы имеете право их уволить – увольняйте! У меня ни желания, ни права на это нет. Они нормально, даже успешно выполняют свою работу, и у меня к ним претензий нет». На время все от меня отстали, поскольку у них действительно не было права уволить человека за его религиозность, да и за спиной у меня стояло всё-таки бюро по машиностроению при Совете Министров СССР, я выполнял его заказ. Позже, однако, меня пригласили в отдел КГБ и попросили оценить опус какого-то одесского интеллектуала под названием «ХХ век и конец марксизма», который пытался бежать через границу где-то в Таджикистане, но его задержали и вернули в Одессу-маму. И будто бы он баптист – то есть опять-таки настаивали на увольнении моих сотрудников. Я в КГБ ничего не обещал, а о диссидентском материале сказал, что это всё глупости невежественного человека. Когда же я поведал своим баптистам о новых придирках, что их собрат пытался бежать за границу, они рассмеялись. Дескать, это чушь и подставка: баптист никуда не побежит, он по своей религии должен жить и работать там, где его Бог поставил, и служить той стране, где живёт. Они мне сказали о своей надежде, что я к ним скоро приду. Но я их заверил, что являюсь стойким атеистом в их понимании Бога, хотя и не безбожник: для меня Бог – Природа, а мировой разум – его законы. На этом проблема для нас была исчерпана.
На биофаке тоже были свои заморочки. Дело в том, что на факультетах существовали тогда свои методологические семинары, руководителем которых были деканы факультетов, а консультантом – преподаватель, читавший философию. Но декан биофака доктор биологических наук, заведующий кафедрой генетики по имени Владлен (Владимир Ленин) быть руководителем семинара, однако, отказывался, сваливая нагрузку на меня. Я отнекивался, заявляя, что руководителем должен быть биолог. А тот возмущался, дескать, что он там выдумывает, Сетров биологию знает лучше нас! На такие заявления его, похоже, подвигла моя книга «Организация биосистем», которая у него, оказывается, была. Но главное то, что его, генетика, я в генетике и «уел». Однажды на семинаре я упомянул термин «идиотип», а он с удивлением спросил, что это такое. Пришлось генетику пояснять, что это известный термин в генетике, обозначающий единство генотипа и плазмотипа, общая наследственность организма. В нашу склоку вмешался даже проректор по науке Зелинский, возмутившийся тем, что Владлен Сетрова «достаёт», человека, фамилия которого есть даже в энциклопедии, а «это уже навечно». В методологическом семинаре вначале участвовала даже член-корреспондент Украинской академии наук, но потом она перестала посещать семинар. Когда её спросили, отчего это так, она сказал: «Я его боюсь, задаст какой-нибудь вопрос, а я буду мекать».
Моя война за выделенную мне университетом квартиру продолжалась, и пока безуспешно. Я обивал пороги горкома от третьего секретаря до первого включительно, и всё напрасно. Те решить вопроса не могли. Пришлось пойти в обком к самому первому секретарю Ночёвкину. Но и тот сказал, что приказывать горисполкому в этом вопросе он не может, а выделенный ему лимит жилплощади для сотрудников обкома исчерпан. Вот такие были возможности тогда вершины власти! Ведь Ночёвкин был не только этой вершиной власти в Одесской области, но и командующим Одесским военным округом, куда входило несколько областей. По «царским» временам это власть бо́льшая (по крайней мере, формально), чем у генерал-губернатора до революции. И вот на тебе! Такая убогая власть у первого секретаря обкома. А где у Ночёвкина дворец царского генерал-губернатора с огромной конюшней и несколькими каретами, огромная обслуга его дворца и конюшни? Ночёвкин жил с женой на бульваре Профсоюзов в трёхкомнатной квартире. В такой же квартире над ними жила моя коллега, заведующая кафедрой философии гуманитарных факультетов с мужем, тоже профессором. Я у них бывал. Они угощали меня печёной картошкой, её надо было есть с шелухой – такая тогда была мода. Они по своей профессорской расхлябанности часто заливали нашего «губернатора» водой, а его жена, как и все наши обыватели, стучала им в пол, требуя прекратить безобразие. Отличие места проживания командующего округом от других граждан было лишь в том, что у его подъезда стоял милиционер, а вместо губернаторской конюшни и разнообразия карет – «волга» с закреплённым водителем. Вот и вся обслуга нашего «губернатора». А кто реально управляет практическими делами, у кого реальная материальная власть, я понял позже.
Видя бесполезность высокого партийного начальства в решении моей проблемы, я решил «давить» на университетское начальство, чтобы оно уже конкретно вмешалось. А это было возможно лишь путём угрозы моего ухода из университета. Поэтому я поехал в Карадагский заповедник, который принадлежит Институту биологии южных морей, находящемуся в Севастополе и имеющему академический статус. В заповедник были включены прибрежные скалы Карадага и прибрежная акватория в два километра шириной. Заход туда гражданских и военных судов, в том числе подводных лодок, был запрещён, хотя на вершине карадагского хребта находился радар и стояли ракеты, а на берегу находился огромный дельфинарий. Директором заповедника оказался знакомый мне лесничий кордона Кавказского заповедника. Однажды он даже на своём кордоне угощал меня олениной, уверяя, что это телятина. Он встретил моё предложение стать сотрудником заповедника с энтузиазмом и пошёл показывать заповедник, в том числе дельфинарий, где я покормил дельфина рыбой. Потом он показал и моё возможное место проживания – квартиру с видом на море, хотя и двухкомнатную, других у него не было. Работа в этом заповеднике со
