История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров
Ну, я чересчур заехал в сторону: любил — не любил, нравятся — не нравятся, а между тем ни одна за такого взыскательного жениха не идет.
Придя на помочь, я на полосе попал рядом с Дунькой Киршонковой, мы с ней жали на один сноп[188], беспрестанно дурачились и пели разные песни: насчет песен я среди ребят, как и она среди девиц, был первым.
Вечером, когда после работы и угощения была пляска, кто-то из ребят спросил меня, когда будет моя свадьба. «Какая свадьба? — удивился я, — невеста же еще не высватана». — «Как не высватана, — говорят, — вчера же твоя матка ходила сватом, и не отказали».
Это похоже на анекдот, но, оказывается, действительно, на этот раз мать ушла сватом, даже не сказав мне об этом, а вернувшись, не сказала, что высватала невесту — духу не хватило.
А я, не зная, что Дунька Киршонкова уже моя невеста, дурачился с ней на глазах у всей публики! Да если бы я знал, что она за меня высватана, я, пожалуй, и на помочь не пошел бы: я не смог бы при посторонних с ней заговорить, а и не заговорить было бы неудобно. Так благодаря матери я имел возможность держаться в этот день со своей невестой так, как, по моему убеждению, и следовало держаться, непринужденно.
Увы, как только я узнал, что мы — жених и невеста, моя непринужденность пропала. Пока она была просватанницей[189], меня неудержимо тянуло пойти к ним, и я почти каждый вечер, позвав с собой ребят, приходил, но совестился сесть рядом с невестой и заговорить с ней. Так, бывало, и просижу целый вечер, не обменявшись с ней ни одним словом. Поговорить очень хотелось, но я не в силах был побороть свою стыдливость.
Дело со свадьбой у нас наладилось не сразу. Прежде всего, я, как только узнал достоверно от матери, что она сосватала мне невесту, пошел к ним. Когда пришел, невесты в избе не было. Я сказал ее родителям, что пришел узнать, не против ли ее воли за меня ее просватываете? Несмотря на то, что за меня так упорно не давали невест, я все же не хотел жениться на девице, идущей за меня против своей воли. Но невеста сказала, что она идет по своей воле.
Итак, нашлись, наконец, родители, которые решились выдать свою дочь за «политикана», и нашлась девица, которая заявила, что пойдет за меня по доброй воле. Конечно, не потому, что я нравился своей невесте. Просто родители и родственники доказали ей, что хороший жених из хорошего хозяйства за нею не приедет, а этот хоть политикан, но когда женится — образумится, а хозяйство у них неплохое, жить можно. Я знал, что это так и было, но ведь иначе и быть не могло: какая же девица могла бы меня полюбить, если я не умел ни плясать, ни на гармошке играть, ни даже поговорить с девушками и ко всему этому, как маленький, таскался с книжками.
В третий день Богородской (престольный праздник Рождества Богородицы[190]) назначили «пропиванье»[191]. На эту церемонию я должен был по уговору принести полведра водки и бутылку сладкого красного вина. Все это я запас, а мои будущие тесть и теща приготовились к этому дню: настряпали витушек, пряженников, водочки тоже запасли, гостей пригласили. И вот когда нам уже нужно было идти с вином к невесте, мне передали, что моя невеста говорила с людьми, что «лучше бы с камнем в воду, чем идти замуж за Борана»[192]. Я тотчас же решил, что с вином не пойду и жениться на ней не буду. Как меня мать ни уговаривала, что нехорошо так поступать, что там нас ждут, что у них готовились, собрались гости, но я настоял на своем, не пошел.
Так пропиванье сорвалось, и свадьба «рассохлась». Не могу сказать, что я сделал это спокойно. От невесты я в своем сознании отказался без сожаления, так как дошедшее до меня ее заявление явно говорило о том, что она не была ко мне расположена, и с таким взглядом на своего жениха она мне была не нужна. Но мой отказ в глазах окружающих мог явиться для нее позором, поэтому мне ее было жаль, как жаль и ее родителей, которых я подвел под такой конфуз: все приготовили, собрали гостей и вдруг, как холодной водой на морозе, их обдало извещение, что жениха с вином не ждите, он не придет!
Вскоре после этого пришла как-то с Нюксеницы тетка Верка (сестра матери) с «приказом» от Васьки Офонина, что они надумали отдать за меня Степашку. Мать в ближайший же день пошла туда и сосватала невесту. Потом провели пропиванье, купили «дары»[193], скроили их — словом, как будто бы дело всерьез закрепили. Я уже мысленно обживался с новой подругой жизни, тем более что новая невеста в вечер пропиванья понравилась мне, матери и даже отцу. Между собой мои старики судили: «Вожеватая[194], видать, девка-та, смотри, она весь вечер как за язык повешена, нас потчевала — кушай, дедюшка, кушай, тетушка, а глазами так, гляди, съесть готова, до чего весело да ласково гледит». Должен сознаться, что и меня, пока я сидел с нею за столом на пропиваньи, она очаровала своим приветливым, непринужденным разговором.
Уйдя после этого с отцом и братом Сенькой в лес «к ночам», на целую неделю, я все время думал о своей будущей ласковой жене. С братом, когда не мог слышать отец, мы только об этом и говорили — он, подросток, тоже радовался тому, что у нас в семье скоро появится новый человек, «молодица», ждал этого как праздника. О матери нечего и говорить, она была на седьмом небе.
Но недолга была наша радость. В тот день, когда мы вернулись из лесу, пришла к нам тетка Спиридоновна, жена отцова брата, дяди Миколки. По ее виду мы сразу почувствовали недоброе. Она долго мялась, не зная, как
