Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров
Офицерам «караульных денег» не полагалось, но зато полагалось полное довольствие, которое во время высочайшего «присутствия» отпускалось из дворцовой кухни, а во время «отсутствия» из ближайшего ресторана, чаще всего из «Отель де Франс», помешавшегося через площадь, на Морской.
Из-под ворот показывается элегантная фигура Левстрема.
– Идет дежурный по караулам! – говорит кто-нибудь из стоящих у окна.
Заметил его и часовой у фронта. Дает два удара в колокол и кричит: «Караул вон!»
Но Левстрем отрицательно машет рукой. Один удар в колокол. «Караул отставить!»
Через минуту Левстрем входит к нам. Все встают. Садимся завтракать. Завтрак из двух блюд, сладкое и кофе, как во всех первоклассных ресторанах, пожалуй, лучше, чем в собрании, но не намного. Пить кофе переходим в кресла.
Часа в три дежурному по караулам докладывают, что подан полковой экипаж, сани или пролетка, и он уезжает проверять караулы.
Больше в этот день мы его уже не видим.
Главный караул в Зимнем дворце во время «отсутствия» был спокойный караул. Дежурный по караулам был свой. Комендантские адъютанты носа туда не совали. Единственно, кто мог приехать нас проверить, это санкт-петербургский комендант, герой Турецкой войны, маленький, толстый, с седыми усами генерал-адъютант Троцкий. К счастью для него, старик умер до того, как его фамилия получила столь широкую известность. На смену караула комендант изредка приезжал, но сам караулы почти никогда не проверял.
Время в карауле тянется медленно. Карты запрещены, но мы все трое умели играть только в короли и в дурака. На камине стоит коробка с домино. По устному преданию, император Николай II, будучи наследником и караульным начальником, в этом самом помещении играл в домино. С тех пор игра эта в карауле получила официальное признание. Но мы и в домино не играли. Главным образом читали и перекидывались словами.
Время тянется медленно. Сидим в креслах, слушаем бой часов на Петропавловской крепости и через большое окно смотрим на кусок дворцового двора с группой высоких деревьев посередине и на розовато-коричневую стену удивительного растреллиевского создания.
Каждые два часа является караульный унтер-офицер со словами:
– Вашесбродие, разрешите отправить смену!
Коновалов или я встаем и выходим в караульное помещение, где уже стоят выстроенные смены заступающих часовых, каждая смена со своим разводящим.
Осмотришь их, задашь два-три вопроса и говоришь: «Ведите!»
В 4 часа начинает темнеть. На дворе, на высоких чугунных столбах, зажигаются белые электрические шары. Идет мелкий, сухой снежок, и вся картина становится еще красивее.
Матвеич, как караульный начальник, не имел права отлучаться от караула. Мы же, младшие офицеры, никакой определенной должности в караульной иерархии не занимаем. Приказаний наших часовые слушаться не должны, но раз мы их прямые начальники, то на наши вопросы отвечать они обязаны. Поэтому поверять часовых мы можем, а для этого имеем право гулять и вокруг дворца, и внутри его. Коновалов делает это днем, а я, как старший, ночью.
В пять часов тот же лакей подает нам вкусный чай, со сладкими булками и с маслом.
В восемь часов подается обед. К обеду иногда приезжает рунд. Его обязанность проверять городские караулы ночью.
В девять часов вечера производится вечерняя заря. Весь караул выстраивается на платформе, командуется: «Смирно! На молитву, шапки долой!» Караульный унтер-офицер громко читает «Отче наш». По окончании командуется: «Накройсь!» – и караул уводится внутрь.
Наступает время «после вечерней зари», когда караул на платформу не вызывается и никаких команд в караульном помещении не подается, чтобы не будить отдыхающих.
Мы, офицеры, снимаем мундиры и остаемся в пальто прямо на рубашку, так как в Зимнем дворце топят на совесть и, нужно полагать, из-за несовершенства центрального отопления, воздух ненормально сухой. За время караула одними офицерами выпивается несколько графинов воды. Сколько пьют чины, не поддается учету.
Часа в два ночи с караульным унтер-офицером выходишь поверять часовых у подъездов на Дворцовой площади и на набережной. Мороз усилился. По всей Неве гуляет ледяной ветер. Стекла фонарей полузалеплены искрящимся снегом. На набережной пусто. Изредка от Троицкого моста пронесутся сани, или прошуршит автомобиль.
Часовые стоят в тулупах с поднятыми воротниками. Можно, конечно, попытаться подойти незаметно, посмотреть, не залез ли часовой в будку и не спит ли он там. Но такую чудовищную вещь даже и представить себе нельзя. Гвардейские часовые на постах не спят.
Можно попытаться смутить его душевный покой и подловить его в незнании прав и обязанностей часового. Например, сделать попытку взять у него из рук винтовку или приказать ему снять тулуп. Но на это, наверно, получишь гордый ответ: «Часовой может отдать свою винтовку только государю императору!» или «Часовой исполняет приказание государя императора, караульного начальника, караульного унтер-офицера и своего разводящего!» – «Да, но я твой прямой начальник!» – «Так точно, вашесродие, но не на посту». И при этом многозначительно на тебя посмотрит, как бы говоря: «И чего ты дурака валяешь, брось ты, брат, эти детские штучки! На них молодого солдата можно поддеть, а не ученика учебной команды!»
Поэтому без всяких подвохов подходишь открыто и спрашиваешь самое естественное:
– Ты тут не замерз?
– Никак нет, вашесродие!
– Ну вот, через час сменишься, горячего чаю получишь!
Самое тяжелое время в карауле от 4 до 5 часов утра. Спать хочется неистово… В гарнизонном уставе было все ясно, за исключением одного туманного параграфа. Часовым, перед заступлением на пост, определенно разрешалось ложиться и спать, что они и делали. Про караульного же начальника было сказано, что ему «разрешается отдыхать лежа, расстегнув крючки на воротнике». Но молодому и здоровому человеку «отдыхать лежа» и не спать совершенно невозможно. Поэтому во избежание недоразумений мы в учебной команде вовсе не ложились, а по очереди дремали в креслах. Чтобы разогнать сон, лучшее средство ходить. Поэтому часа в 4 опять беру караульного унтер-офицера и отправляюсь гулять, на этот раз уже по дворцу.
Огромные еле освещенные залы. Бесконечные коридоры, где нога тонет в малиновой дорожке ковра. По бокам высокие двери красного дерева с бронзовыми ручками. Кое-где по стенам светят алебастровые чаши на